Мыльные пузыри

Особенность экономики глобализма в том, что основная масса денег и основные прибыли находятся не в производственном секторе экономики, а в «виртуальном». Стоимость акций компании может никак не коррелировать со стоимостью принадлежащих ей материальных объектов.

Очень наглядный пример такой политики — это так называемый копирайт. Это когда заявляется, что-де «пираты» наносят ущерб правообладателям, причем de facto постулируется, что если имярек купил «пиратский» диск с фильмом за 100 рублей, то, ежели бы его не было, всенепременно купил бы фирменный за 500. Или программу — за несколько тысяч, а то и десятков тысяч рублей.

Логика своеобразная, но копирайт — отдельная тема. Давайте лучше поясню работу «пузырей» на простом историческом примере.

 

Голландия, XVII век. В то время — одна из самых развитых стран.

Тюльпаны обладали одной интересной особенностью. Из луковиц вырастали красивые цветки однотонной окраски, но через несколько лет она неожиданно менялась: на лепестках появлялись полосы самых разных оттенков. Сейчас уже известно, что это результат вирусного заболевания тюльпанов, но тогда это казалось чудом.

Скажем, ювелир, чтобы разбогатеть, должен был сначала заплатить за алмаз огромные деньги, потом долго трудиться, чтобы огранить его, а потом еще с прибылью продать камень. Владелец одной-единственной тюльпановой луковицы мог в один миг стать владельцем нового, неповторимого сорта, который можно было продать на тюльпановом рынке в несколько раз дороже.

Тюльпан был хорош тем, что его полосатые сорта идеально соответствовали потребностям самого дорогого сегмента рынка — такие цветки были редкостью и продавались по очень высокой цене, тогда как основная масса дешевых желтых, розовых и красных тюльпанов удовлетворяла потребности покупателей, принадлежащих к среднему классу.

Голландия была богатой страной, и рядовые жители также могли покупать тюльпаны, участвуя во всеобщем поветрии.

В 1612 году в Амстердаме был опубликован каталог Florilegium с рисунками 100 разновидностей тюльпанов. Новым символом преуспевания заинтересовались многие европейские королевские дворы. Тюльпаны подскочили в цене. В 1623 году луковица редкого сорта Semper Augustus, пользующегося большим спросом, стоила 1000 флоринов, а в разгар тюльпанового бума в 1634–1636 годах за нее платили до 4600 флоринов. Для сравнения: свинья стоила 30 флоринов, корова — около 100.

Тюльпаны — растения сезонные. До тюльпанового бума ими торговали с мая (когда луковицы цветов выкапывали) по октябрь (тогда их сажали, а зацветал тюльпан следующей весной). Но поскольку спрос катастрофически превышал предложение, в мертвый для тюльпановых дилеров зимний сезон началась торговля рассадой. Риск для покупателя, конечно, был, но и стоила рассада дешевле. Рискнув и купив будущие тюльпаны в ноябре или декабре, весной можно было продать их на порядок или даже на несколько порядков дороже. А отсюда уже всего один шаг до фьючерсных сделок, и этот шаг был тут же сделан. В конце 1635 года тюльпаны стали «бумажными»: большая доля урожая 1636 года продавалась по фьючерсным контрактам.

Далее современному человеку всё понятно: началась спекуляция фьючерсными контрактами. В 1636 году тюльпаны стали предметом большой биржевой игры. Появились спекулянты, не боящиеся перекупать «бумажные» цветы в течение лета, чтобы продать их еще дороже следующей весной перед началом сезона. Современник описывал сценарий подобных сделок так: «Дворянин покупает тюльпаны у трубочиста на 2000 флоринов и сразу продает их крестьянину, при этом ни дворянин, ни трубочист, ни крестьянин не имеет луковиц тюльпанов и иметь их не стремится. Так покупается и продается больше тюльпанов, чем их может вырастить земля Голландии».

Цены росли как на дрожжах. Луковицы тюльпанов Admiral de Maan, стоившие 15 флоринов за штуку, продавались спустя два года уже по 175 флоринов. Цена сорта Centen с 40 флоринов подскочила до 350, за одну луковицу Admiral Liefkin платили 4400 флоринов. Задокументированным рекордом была сделка в 100 тыс. флоринов за 40 тюльпановых луковиц.

Чтобы привлечь людей небогатых, продавцы начали брать небольшие авансы наличными, а в залог шло имущество покупателя. Например, стоимость луковицы тюльпана Viceroy составляла «2 лоуда (2,25 кубометра) пшеницы, 4 лоуда ржи, 4 жирные коровы, 8 жирных свиней, 12 жирных овец, 2 меха вина, 4 бочки пива, 2 бочки масла, 1000 фунтов сыра, кровать, шкаф с одеждой и серебряный кубок» — всего добра на 2500 флоринов. Художник Ян ван Гойен за десять луковиц заплатил гаагскому бургомистру аванс 1900 флоринов, в залог остальной суммы предложил картину Соломона ван Руйсдаля, а также обязался написать собственную.

Первый звонок прозвенел в конце 1636 года, когда производители тюльпанов и городские магистраты наконец обратили внимание на то, что торговля идет в основном «бумажными» тюльпанами. С резким увеличением количества игроков на тюльпановой бирже цены стали скакать в ту и другую стороны быстрее, чем понижался или поднимался реальный спрос. В хитросплетениях рынка могли разобраться только эксперты. Они и посоветовали в начале 1637 года снизить покупки. 2 февраля покупки фактически прекратились, все продавали. Цены начали катастрофически падать.

В итоге большинство продавцов согласилось получить по 5 флоринов из каждых 100, что полагались им по контрактам.

Трехлетний застой в других, «нетюльпановых» областях голландской экономики дорого обошелся стране. Некоторые потом даже сочли, что именно в период тюльпанового безумия главный конкурент — Англия — сумел перехватить многие исконно голландские рынки за границей.

Ровно по такой же схеме работает и современный рынок ценных бумаг и т.п.

Очевидно, что по такой схеме отдельные особо удачные спекулянты могут разбогатеть (особенно если они владеют инсайдерской информацией), но в целом обществу от этого никакой пользы нет, а вот вреда — хватает.

А ведь как рос в Голландии тогда ВВП!

Свободные деньги

Развитие либeралuзмa привело к тому, что не осталось практически никаких ограничений, но при этом отсутствуют ориентиры и вехи. Каждый стал волен верить во что угодно, считать себя и других кем угодно, декларировать что угодно. Все т.н. «духовное» было выхолощено, главным осталось материальное — только частная собственность, деньги и личные свободы без каких-либо норм. При этом колоссальный уровень манипуляции техническими средствами заменил религию, но он не дал никакого идеалистического проекта, а стал лишь инструментом манипуляции сознанием в угоду финансовых и политических интересов конкретных элит.

В современном «цивилизованном мире» высмеиваются высшие достижения человеческого духа, а призрак Золотого Тельца вновь стал божеством. Все было предпринято для того, что бы общество стало «обществом потребления» — это отнюдь не естественный процесс!

Закономерно, что бесконтрольная  мировая финансовая «элита» ради наживы загнала мировую экономику в глубочайший кризис. Но и выходом из этого кризиса сейчас объявлен «универсальный» рецепт накачивания вновь напечатанными деньгами те же банки. Холеру начали лечить пургеном, как образно высказался ЖЖ-юзер Martinis09 (я использую здесь некоторые его рассуждения).

Но не будем отвлекаться на обсуждение современного положения с деньгами в капиталистическом обществе — вполне достаточно предыдущей главы про тюльпаны, а также факта, что доллар США уже официально не обеспечивается золотом (после того, как французы потребовали обмена — известная история) и печатается частной структурой ФРС США (принадлежащей потомкам тех самых людей, которые создавали основы современной банковской системы в XVIII-XIX веках).

Перейдем сразу к теории свободных денег (Freigeld) Сильвео Гезелля. Вы о ней не слышали, не так ли?

В 1930-м году профессор Йельского университета, ведущий специалист в области теории денежного обращения и кредита Ирвинг Фишер в работе «Марочные сертификаты» («Stamp Scrip») выразил восхищение теорией Гезелля, а затем теорию Гезелля признали прочие академисты, в том числе и британский авторитет авторитетов Джон Мейнард Кейнс. В середине 30-х свободные деньги успешно вводились в Австрии, Швейцарии, Германии и — практически повсеместно — в Соединенных Штатах Америки в период «Великой депрессии». Казалось, делу Сильвио Гезелля обеспечено звездное будущее, однако очень быстро и его имя, и его теория оказались начисто вычеркнутыми из общественного сознания. Почему?

У всех попыток реализовать на практике теорию свободных денег в 30-е годы была общая судьба: в кратчайшие сроки (максимум — один год, а обычно — уже через два-три месяца) они демонстрировали феноменальные результаты по преодолению самых мрачных проявлений экономической депрессии — устраняли безработицу, радикально повышали сбор налогов, возрождали муниципальную активность, вызывали расцвет местной торговли и — главное! — ликвидировали дефицит живых денег, загнанных дефляцией в кубышки банковских сейфов.

За триумфом, однако, быстро наступало похмелье: стоило вести о чудо-деньгах распространиться по округе, как появлялось массовое желание соседних муниципалитетов и общин присоединиться к эксперименту. Следом вмешивался национальный Центробанк, под тем или иным предлогом (как правило, предъявлялось обвинение в нарушении монополии на эмиссию и оборот денежных средств) закрывавший проект.

Скажем, первым практическим применением взглядов Гезеля был эксперимент в 1932 году в австрийском городке Вёргль с населением 3000 человек. В результате эксперимента в городе был построен мост, улучшено состояние дорог, увеличились капиталовложения в общественные службы. Именно в это время, когда многие страны Европы вынуждены были бороться с растущей безработицей, уровень безработицы в Вёргле снизился за год на 25%. Когда более 300 общин в Австрии заинтересовались данной моделью, Национальный банк Австрии усмотрел в этом угрозу своей монополии и запретил печатание свободных местных денег.

Что же касается Соединенных Штатов, эксперименты по введению свободных денег от океана до океана благополучно задушил «Новый договор» Рузвельта, которым он полностью передал права на эмиссию доллара в частную структуру ФРС, а также «Указ № 6102», запрещающий гражданам и организациям иметь золотые сбережения. Ошарашенному населению предлагалось сдать все свои золотые сбережения до 1 мая 1933 года в обмен на бумажные долговые обязательства Федерального резерва.

После Второй мировой войны имя Гезелля вместе с его свободными деньгами начали интенсивно замалчивать: его концепция не просто подрывает самые основы мировой финансовой системы, но и является наиболее действенным из реально существующих и, кроме того, многократно и успешно апробированным на практике способом ликвидировать диктат кредитных денег. В подобном контексте опасность для status quo мировой финансовой элиты, таящаяся в концепции Freigeld, несопоставимо выше, чем от всех вариаций на тему «Капитала» Маркса.

В основе теории Freigeld лежит представление о том, что хорошие деньги должны быть «инструментом обмена и больше ничем». По мнению Гезелля, традиционные формы денег предельно неэффективны, так как «исчезают из обращения всякий раз, как возникает повышенная в них потребность, и затапливают рынок в моменты, когда их количество и без того избыточно». Подобные формы денег «могут служить лишь инструментом мошенничества и ростовщичества и не должны признаваться годными к употреблению, сколь бы привлекательными ни казались их физические качества». Причем Сильвио Гезелль писал эти слова в эпоху, когда золотой стандарт еще являлся общепринятым условием эмиссии бумажных денег!

У Маркса «зло» — в прибавочной стоимости, а восстановление справедливости предполагает изъятие этой стоимости у одного класса в пользу другого. У Гезелля «зло» — в кредитной природе денег, а восстановление справедливости предполагает ликвидацию этой кредитной природы.

Современные деньги, призванные по определению облегчать обмен обычных товаров, обладают, в отличие от этих самых товаров, уникальной способностью: они умеют преумножать самое себя без усилий со стороны их владельца. Крестьянин, доставивший на рынок фрукты, уязвим перед фактором времени: если быстро не реализовать товар, он либо упадет в цене, либо испортится. Деньги в кармане покупателя лишены подобных недостатков. К тому же деньги можно хранить не в кармане, а в банке, где они будут расти.

Деньги в современной их форме превратились в идеальный товар, что и обуславливает их незаинтересованность в обслуживании рынка традиционных товаров и услуг, откуда они изымаются для самоудовлетворения — будь то в форме срочных депозитов, ценных бумаг, облигаций, опционов, фьючерсов, воррантов, свопов и сонма иных виртуальных производных. Можно предположить, что отличие свободных денег от традиционных в том, что на них не начисляются проценты. Но Сильвио Гезелль выдвинул еще более революционную идею: недостаточно лишить деньги способности приносить прибыль за счет процентов, их… необходимо обложить процентами! Иными словами, за пользование деньгами должна взиматься плата: «Только деньги, которые устаревают, подобно газетам, гниют, как картофель, ржавеют, как железо, и улетучиваются, как эфир, способны стать достойным инструментом для обмена картофеля, газет, железа и эфира. Поскольку только такие деньги покупатели и продавцы не станут предпочитать самому товару. И тогда мы станем расставаться с товарами ради денег лишь потому, что деньги нам нужны в качестве средства обмена, а не потому, что мы ожидаем преимуществ от обладания самими деньгами».

Ошарашивает, не так ли?

Скупой Рыцарь с Плюшкиным должны платить за «счастье» чахнуть над сундуками!

Основные характеристики свободных денег: подобно обычным деньгам, их можно положить на счет, инвестировать либо потратить, однако их нельзя преумножать. Достигается это следующим образом,  –  предположим, городские власти принимают решение об эмиссии свободных денег, чей ценностный эквивалент устанавливается по договоренности на уровне тысячи долларов. Назначение эмиссии — субсидирование муниципального строительства в течение одного года. Для успеха необходима добрая воля по меньшей мере двух сторон: рабочих, участвующих в строительстве, и торговцев, у которых эти рабочие закупают товары. Первые должны согласиться принимать свободные деньги в качестве оплаты труда, вторые — в качестве оплаты за товары. Фишер справедливо указывает на отсутствие необходимости заключать договор со всеми торговыми организациями: достаточно нескольких, чтобы остальные добровольно подтянулись в силу конкуренции. Свободные деньги эмитируются сроком на один год, по истечении которого они могут быть обменены на обычные доллары. Для обеспечения обмена муниципальным властям в момент экспирации потребуется тысяча живых долларов, которые, помимо традиционного банковского кредита, можно получить из самой эмиссии, поскольку марочная модель свободных денег позволяет добиться самоокупаемости проекта.

Именно марочную форму Freigeld под названием «марочные сертификаты» описал Ирвинг Фишер в своей книге «Марочные сертификаты».

Вот как это выглядит. Лицевая сторона «марочных сертификатов», как правило, похожа на обычные деньги. На ней указывается стоимостный эквивалент (например, один доллар), имя эмитента, условия и сроки обмена на обычные деньги. На обратной стороне расположены 52 ячейки, на которые необходимо еженедельно наклеивать марки. Предположим, по договоренности контрольным днем недели считается среда. Значит, «марочный сертификат» может находиться в обращении со старой маркой в четверг, пятницу, субботу, воскресенье, понедельник и вторник, а в следующую среду последний держатель сертификата обязан наклеить новую марку. Марка стоимостью в два цента продается муниципальными властями, реализующими проект свободных денег.
В конце года каждый марочный сертификат будет иметь 52 наклеенных марки, которые муниципалитет продал за 1 доллар 4 цента. Эмиссия в 1000 долларов, таким образом, приносит 1040 долларов живых денег. 1000 пойдет на покрытие обмена, а 40 — на покрытие расходов по администрированию проекта.

Однако самоокупаемость марочных сертификатов — дело десятое. Главное, еженедельная экспирация свободных денег приводит к неслыханной их оборачиваемости! Судите сами: каждый обладатель марочного сертификата стремится избавиться от него как можно скорее для того, чтобы не платить в ближайшую среду налог в форме двухцентовой марки. В конечном счете все свободные сертификаты во вторник вечером накапливаются у розничных торговцев, оптовиков либо производителей, которые наклеивают марки — своеобразную форму налога — с великим удовольствием: именно эти энергичные деньги обеспечивают им небывалые торговые обороты. По сведениям Ирвинга Фишера, оборачиваемость свободных денег в сотнях американских городов в годы Великой Депрессии как минимум в 12 раз (!) превышала оборачиваемость обычных долларов! Именно это свойство свободных денег позволяет говорить об их уникальной эффективности, которая, как известно, определяется формулой: «объем, помноженный на скорость обращения».

Реализация предложенной Сильвио Газеллем («еретической» с точки зрения финансовой элиты) альтернативной философии денежных отношений дает отличную возможность вырваться из пут кредитных денег общества бесконечного потребления, именно его теория станет последним гвоздем в крышку гроба Золотого Тельца Глобализма.

Разумеется, я не заявляю, что все деньги должны быть реализованы по принципу Freigeld. Весьма уместно вспомнить опыт Советского Союза, в котором были две системы денег: наличная и безналичная, которые пересекались лишь в строго означенных местах. Также можно вспомнить, что товары населению в СССР могли продаваться в рассрочку, а не в кредит. Короче говоря, идеи — проверенные временем, обратите внимание! —  есть, а конкретные рецепты мы тут вырабатывать все же не будем, это не для обзорной статьи. Главное — можно (и нужно!) выбраться из-под ссудного процента.

 

Кстати, один факт для иллюстрации важности темы: 4 июня 1963 года Джон Кеннеди подписал указ № 11110, реализуя конституционное право правительства на выпуск денег.  Федеральное правительство впервые с 1913 года получило право печатать валюту, а не заимствовать деньги у Федерального резерва. Новые деньги, как эквивалент серебра, хранящегося в Казначействе, были эмитированы в обход частного ФРС – государственным Федеральным Казначейством на сумму почти 4,3 млрд. долларов. Банкноты достоинством $2 и $5 вместо надписи FEDERAL RESERVE NOTE имели надпись UNITED STATES NOTE и отличались внешним видом — печать и серийный номер отпечатаны красной краской, а не зелёной. После того указа через четыре месяца в Далласе маршрут кортежа Джона Кеннеди был изменен начальником его охраны «по соображениям безопасности». После убийства Президента банкноты были изъяты из обращения, а об этом проекте «забыли», хотя официально указ Кеннеди не отменён и Казначейство США формально имеет право печати государственных денежных знаков.

Я, конечно, не могу утверждать, что причиной убийства Кеннеди было именно это. Но на мысли наводит.

Община и рынок

Как уже говорилось, капитализму соответствует атомарное обустройство общества. Противопоставить же ориентации на прибыль можно лишь экономику, которая НЕ основана на получении прибыли как самоцели.

Абсурд?

Отнюдь.

Напоминаю: деньги — это лишь средство учёта. И как они не должны быть товаром, так и производство не должно быть ориентировано только на прибыль. Производство должно быть единой системой в стране — и как-то странно рассматривать «рыночную эффективность» для каждого элемента, когда важно именно что произвести изделие.

Наглядная иллюстрация: в царское время рыночная стоимость обработки земли была больше, чем выручка с продажи. Но крестьяне работали!

Как это выглядело?

Представим большую крестьянскую семью. Она сеет хлеб не для того, чтобы его продать и получить прибыль. То есть даже если этот хлеб и продается, то не с целью прибыли, а лишь с одной целью — на эти деньги купить валенки, пряники и возможно, корову и новый плуг. Короче говоря, работа производится с целью удовлетворения потребностей семьи (и расширения производства тоже — но и оно нужно тоже только для удовлетворения потребностей). Вырастет хлеба только на еду — значит, всё будем есть, вырастет больше — продадим и удовлетворим еще какие-то потребности. Внутри же семьи никакой купли-продажи нет.

Капиталисту нужна именно прибыль. Представим, что пришел бизнесмен и нанял всю эту семью, чтобы она растила для него хлеб. Важны ли ему потребности этих людей? Да — как рабочей силы. Чтобы они не потеряли силы, нужные для работы, размножались, и не слишком бунтовали. Точка.

А что ему важно? Важно получить прибыль. То есть получить хлеб по себестоимости, грубо говоря, 3 копейки кг, продать за 20 копеек, и 17 положить к себе в карман. Не будет прибыли — нет никакого смысла дальше заниматься бизнесом.

А для самой семьи прибыль не важна, главное — прокормиться и жить. Будет прибыль — хорошо, купим еще одну корову, лошадь, пошлем сына учиться в город. Нет — значит, так проживём. Важен сам процесс жизни как таковой. Сами потребности людей.

Разумеется, это не значит, что надо жить натуральным хозяйством. Но принцип именно такой: то, что надо делать для существования семьи — равно и государства — надо делать, а не смотреть, выгодно или нет. Скажем, голода быть не должно — возможность есть досыта должна быть у всех, а не только у «эффективных». Как и медицинское обслуживание и т.д. Разумеется, кроме антисоциальных элементов. Далее это разберем «по пунктам».

В этом, кстати говоря, отличие социализма от так называемой «европейской левизны», которая требует «вмешательства государства в рыночную экономику», но остается в том же заколдованном круге.

 

Напомню весьма иллюстративное про ТЭЦ.

В капиталистических странах центральное отопление присутствует только в богатых районах, в остальных оно автономное. В США идея централизованного теплоснабжения возникла в конце XIX века, однако к комбинированной выработке тепла и электричества, т.е. теплофикации, пришли гораздо позже, только в 1937 году.

Более того, оказывается, и ТЭЦ там совсем не распространены: если ТЭЦ и есть, то это, как правило, ТЭЦ промышленного типа, а не отопительного. Т.е. они работают в рамках одного потребителя-собственника и ни с кем своим избыточным теплом не делятся. Капиталист лучше впустую будет гнать джоули в воздух, чем поделится с кем-то.

В России комбинированный цикл выработки тепла и электричества использовался с начала 20-го века.

В России вообще без тепла никак. Климат такой. Зима длинная, лето короткое. Антисоветчикам тепло с электричеством, равно как и жилье в СССР, казалось естественной и неотъемлемой частью, нечто само собой разумеющееся и существующее для них в независимости от прочих условий, в т.ч. и экономических. Пока есть воздух, ты не замечаешь, что он существует. В СССР центральное отопление и теплофикация были четко выделенным приоритетом в развитии энергетики, как отрасли народного хозяйства.

Что важно — для ТЭЦ выгода и прибыль совсем не является целью. ТЭЦы обеспечивают очень важные задачи эффективной организации теплового снабжения, осуществляют значительную экономию топлива. Работая на пиковых нагрузках (ТЭЦ вторые по динамике набора мощности после ГЭС), позволяют эффективно вырабатывать электрическую энергию и создавать целостность, полноту и эффективность Единой Энергетической Системы. ТЭЦ также сокращают ущерб экологии и уменьшают загрязнение окружающей среды. Помимо чисто технических задач, теплофикация также несет большое значения для общества в целом: берет на себя социальную нагрузку.

Во всём, куда не посмотри, без ТЭЦ не обойтись. Палочка-выручалочка. Для развития теплофикации очень важны экономические условия, которые могли быть созданы только в СССР. Сейчас же «эффективный собственник» озабочен сиюминутной выгодой в условиях внедряемой схемы «свободного рынка» электрической энергии и довольно мутной тарифной политики. Без теплофикации в России никак! Её развитие должно стать важной, государственной задачей. Боюсь, что в те условия, в которые загоняют отечественную энергетику, мы скорее увидим детеплофикацию, уменьшение объемов комбинированной выработки тепла и электричества, повышение количества аварийных остановов оборудования и агрегатов. С 1991 года общая установленная мощность всех ТЭЦ только уменьшается за счет выбытия изношенных мощностей, сократилась также значительно выработка электрической энергии в комбинированном цикле, сокращается объем отпускаемой тепловой энергии.

Самое интересное, теплоснабжение — это, по сути, съем избыточного тепла, образующегося при производстве электроэнергии. Можно охлаждать конденсат в градирне и греть атмосферу (это неизбежно!), а можно охлаждать в батареях центрального отопления.

Но, чтобы создать такую инфраструктуру, надо однократно вложить много-много денег и окупаться все это будет лет 15-20... Протестантская, если можно так выразиться, этика такого не приемлет.

Кстати говоря, именно благодаря тому, что «рынок» воспринимается уже даже не как альтернатива, но как аксиома, и делаются из «Россия не Америка» унылые выводы  вида «всё неизбежно будет плохо». Таки да — отопление дорого, но ведь уже есть метод решения проблемы! Проверенный! Но — не рыночный, и поэтому как бы не существующий…

Наглядно, не так ли?

Социализм: нужно тепло, оно образуется как побочный эффект — отлично, надо всем раздать.

Капитализм: тепло-то образуется, но вкладывать деньги не логично, так как есть более выгодные для инвестиций варианты. И пусть люди мерзнут, какие проблемы-то.

Знаете, кстати, почему наемные рабочие выгоднее рабов? Отнюдь не только по причине, которую рассказывали в школе: мол, рабу не имеет смысла трудиться хорошо, так как денег он не получает. Но если рабочий получает зарплату, то ровно также у него нет мотивации (если мы считаем таковой только деньги) работать больше. Если даже он на сдельной оплате труда — все равно намного больше не заработаешь, да и расценки при этом назначаются отнюдь не с целью сделать рабочего богаче.

Так вот, представим кризис, спад производства и все такое. Что делать с рабами? Их работа уже не нужна в таком объёме, а продать-то и некому, так как у всех аналогичное положение. Да ничего не поделать — придется кормить.

А вот при капитализме вполне можно уволить рабочих — и пусть помирают с голоду. Эффективно-рыночно! И — «ничего личного».

 

Но, может быть, капитализм настолько эффективен, что это перекрывает все минусы?

Вот вам свежее исследование от британского фонда New Economics Foundation (NEF), который провёл расчеты стоимости труда, исходя из его общественной пользы.

Исследователи попытались рассчитать общественную пользу представителей шести профессий в Британии. Трех высокооплачиваемых — банкира, топ-менеджера рекламной компании, налогового консультанта — и трех низкооплачиваемых — няни, уборщика в госпитале и работника завода по переработке отходов.

Банкирам пришлось отвечать за кризис, в оценке их труда сравнивались прогнозные и реальные значения ВВП и госдолга. В итоге вышло, что при зарплате от 500000 до 10 млн фунтов на каждый полученный фунт банкиры наносят 7 фунтов ущерба обществу.

Рекламщики ответственны за стандарты сверхпотребления, порождающие закредитованность, нереализуемые надежды, неудовлетворенность, стресс: при зарплате от 50000 до 12 млн фунтов на каждый фунт дохода они приносят обществу 11 фунтов вреда.

Налоговые консультанты, помогая богатым не платить налоги, на каждый фунт зарплаты (от 75000 до 200000 фунтов) наносят 47 фунтов ущерба.

Наоборот, няни, освобождая родителей-работников, в результате обеспечивают предложение рабочей силы, рост налогов, снижение социальных выплат, гендерное равенство, возможность учебы для детей. На каждый фунт зарплаты они генерируют 7-9,5 фунта «общественной стоимости».

Уборщики в госпиталях, согласно медицинским исследователям, защищают от новой болезни пять из девяти пациентов: 10 фунтов «общественной стоимости» на фунт зарплаты.

Переработчики отходов сохраняют окружающую среду и обеспечивают повторное использование материалов: 12 фунтов пользы на фунт зарплаты.

Расчеты могут быть подвергнуты критике, но имеют право на существование. Главное здесь — идеология. В докризисное время стали популярны различные исследования «экономики счастья» и попытки ввести некие новые показатели взамен привычного ВВП, которые бы учитывали качественные достижения. В кризис об экономике счастья вроде бы не время говорить, но всеобщее требование к банкирам умерить аппетиты исходит из представлений об этических ограничениях и социальном благе, т. е. из качественных критериев.

Эксперты NEF призывают перейти в оценке труда от прибавочной стоимости к «общественной стоимости», указывая, что экономика оказывает гораздо большее влияние на общество, чем можно измерить стоимостью производства товаров и услуг. Поскольку экономическая теория не привыкла это учитывать, рынок стремится производить продукты, негативно влияющие на общество и окружающую среду, — такие как дешевые потребительские товары или комплексные финансовые продукты.