Долгое время криминологи игнорировали жертв преступлений. Но в 1940-х и, более интенсивно, в 1970-х, интерес к роли жертвы в преступлении стал возрастать. Однако этот интерес был ограничен тенденцией рассматривать жертву или как пассивную цель противоправных действий другого лица, или как невольного сообщника преступника. Концепция убийства, спровоцированного жертвой [1], подчеркивает возможность того, что жертвы не всегда являются невиновными и пассивными объектами, а иногда своими действиями, по их утверждению защитными, сами инициируют конфликт или способствуют развитию инцидентов с применением насилия.

Видимо, из-за неоправданно узкой сосредоточенности на случаях насилия между мужчинами, относящимися к низшим слоям общества, исследователи не проявляли готовности согласиться с тем, что заметная часть "оборонительного" насилия со стороны лиц, считающих себя жертвами, именно таковой и является. Таким образом, многие исследователи привычно полагают, что большая часть столкновений, связанных с насилием, — это обоюдная схватка, в которую вовлечены две виновные стороны, каждая из которых может быть признана и нападающей, и защищающейся. Мнение, что во многих случаях насилие исходит от одной из сторон и что многие жертвы насилия невиновны, отбрасывается как наивное.

И в настоящее время лишь немногие криминологи отказались от упрощенной модели насилия как обоюдного столкновения, хотя и они иногда ограничиваются несколькими особыми типами насилия, главным образом насилием в семье, изнасилованием и, в более общем виде, насилием мужчины над женщиной и взрослых над детьми [2]. Однако внимательное изучение позволяет открыть еще больше исключений, таких, как убийство преступником в связи с ограблением, вторжением в жилище (burglary — специальный термин для обозначения противоправного проникновения в помещение с умыслом совершить кражу, здесь и далее переведен как «вторжение в жилище» — прим. перев.), насилием на сексуальной почве, заказное убийство, массовое убийство, серийные убийства и убийство, где насилие применено только одной стороной. Вполне возможно, что правильнее было бы считать обоюдное столкновение, типичное для мужчин из низших слоев общества, исключением, а не правилом. В таком случае, будет легче отнестись к насильственным действиям, предпринятым жертвами, как к целиком и полностью защитным.

С таким подходом легче согласиться, если рассмотреть защитные действия, предпринятые жертвами преступлений против собственности. В редких случаях ограблений, вторжений в жилище, воровства или угонов машин возникают трудности в определении нападающего и жертвы или в рассмотрении одной стороны как несомненного инициатора преступного действия, и другой стороны как имеющей относительно законное право реагировать на эти действия. Традиционная концепция жертвы как либо пассивного объекта, либо активного соучастника упускает еще одну возможную роль жертвы, а именно — активно сопротивляющегося субъекта, который не начинает какие-либо противозаконные действия или не способствует им, а использует различные способы сопротивления на законных основаниях, чтобы, например, избежать ранения или потери собственности.

Сопротивление жертвы может быть пассивным или словесным, но чаще всего оно является активным и включает применение силы. По своим возможностям, наиболее действенным способом сопротивления с применением силы является вооруженное сопротивление, особенно если применяется огнестрельное оружие. Этот вид сопротивления заслуживает особого внимания по многим причинам, как политическим, так и научным. Политические причины очевидны: если самооборона с применением оружия — приемлема, то любая форма закона о контроле огнестрельного оружия, которая разоружает большое число возможных жертв, либо безоговорочно, либо для того времени и места, где они могут подвергнуться нападению, нанесет обществу значительный ущерб в виде упущенных возможностей самообороны.

С другой стороны, с научным подходом знакома, по видимому, сравнительно небольшая группа исследователей, занимающихся изучением последствий самообороны жертв: оборонительные действия жертв преступления оказывают значительное влияние на исход преступления, и влияние вооруженного сопротивления отличается от влияния невооруженного сопротивления. Выводы предыдущих исследований согласуются в том, что жертва, сопротивляющаяся с применением огнестрельного или другого оружия, имеет больше шансов, чем другие жертвы, избежать потери собственности в результате ограблений [3] и вторжений в жилище [4]. С этим согласуются результаты исследования, которое показывает, что жертвы, сопротивляющиеся с применением огнестрельного или другого оружия, подвергаются меньшей опасности быть травмированными в сравнении с жертвами, которые не сопротивляются или сопротивляются без применения оружия. Эти выводы подтверждаются как изучением опросов пострадавших, так и изучением данных полиции, при этом данные могут обрабатываться как простой перекрестной обработкой таблиц, так и с помощью более сложного многомерного анализа. Эти выводы были получены в отношении ограблений [5] и разного рода нападений [6]. Кук [7] предлагает личное, ничем не подкрепленное мнение в отношении жертв ограбления, что сопротивление с применением огнестрельного оружия имеет смысл только в том случае, если у грабителя нет огнестрельного оружия. Основной источник данных, на который Кук всецело полагается, противоречит этому мнению. Данные Национального опроса жертв преступлений (NCVS — National Crime Victimization Survey) показывают, что даже в очень невыгодной ситуации, когда грабитель вооружен огнестрельным оружием, жертва, оказывающая сопротивление с помощью огнестрельного оружия, подвергается значительно меньшей опасности быть травмированной, чем те, кто сопротивляется другим образом, и даже незначительно меньшей опасности быть травмированной, чем те, кто вовсе не сопротивляется [8].

Что касается изучения изнасилований, хотя обычно выборка включает слишком мало случаев самообороны с применением оружия для проведения отдельного анализа, МакДермотт [9], Квинзи и Апфолд [10], Лизотт [11] и Клек и Сейлс [12] все пришли к выводу, что попытка изнасилования имеет меньше шансов на успех, если жертвы оказывают сопротивление с применением какого-либо оружия. Затруднительно прийти к выводам о том, повлечет ли вооруженное сопротивление жертвы изнасилования нанесение дополнительных травм, помимо связанных непосредственно с изнасилованием, потому что нет информации о том, когда же было оказано сопротивление: до или после нападения насильника. Единственные два исследования изнасилований, содержащие необходимую информацию о последовательности событий, приходят к выводу, что активное сопротивление со стороны жертвы изнасилования следует за нападением насильника (в ходе которого были нанесены дополнительные травмы), а не предваряет его (нападение). Это ставит под сомнение предположение, что сопротивление жертвы увеличивает вероятность того, что жертва будет травмирована [13]. Этот вывод согласуется с аналогичными выводами по ограблению и нападению.

Всего были получены данные по 222 случаям ПОЗ против людей. В девяти из них источник прервал обсуждение инцидента до того, как удалось получить достаточное количество информации кроме того, что оружие использовалось против человека. Это оставляет нам 213 случаев со сравнительно полной информацией. Несмотря на то, что эти данные представляют наиболее детальную имеющуюся информацию по ПОЗ, размер этой выборки довольно скромен. Хотя оценки частоты ПОЗ достоверны, поскольку основаны на очень большой выборке из 4.997 примеров, результаты, описывающие детали случаев ПОЗ основаны на 213 или меньшем числе случаев, и читателям следует подходить к этим результатам с известной осторожностью.

Помимо небольшого размера выборки, результаты опроса были искажены цензурированием случаев. Помимо случаев ПОЗ, о которых опрашивающим рассказали, совершенно определенно были и другие случаи ПОЗ, о которых источники помнили, но не упомянули. Рассказывая авторам о ходе опроса, почти все интервьюеры говорили, что они наблюдали следующее: они задавали ключевой вопрос по ПОЗ, за этим следовала долгая пауза на другом конце линии, и/или опрашиваемый спрашивал что-то вроде «Кому это интересно?», или «Зачем это Вам?», или задавал подобный недоверчивый вопрос, а затем отвечал «Нет». В противоположность этому, только один интервьюер сообщил об источнике, который, по его мнению, придумал несуществовавший инцидент. Один из очевидных выводов из этого — что действительная частота ПОЗ, вероятно, еще выше, чем дают наши оценки. Еще один вывод состоит в том, что инциденты, о которых мы получили сведения, могут отличаться от тех, по которым нам не удалось получить сведений.

Мы считаем, что существуют два различных типа случаев, о которых скорее не сообщат:

1. случаи, которые источник не захочет обсуждать с незнакомым по телефону из-за того, что источник считает их юридически или морально сомнительными или из-за того, что опрашивающий посчитает их таковыми, и
2. сравнительно незначительные случаи, о которых источник действительно забыл или же не посчитал их достаточно серьезными, чтобы говорить о них.

Таким образом, в дополнение к описанным нами в большинстве законным и серьезным случаям, существуют и другие случаи ПОЗ, менее законные или серьезные, которые не попадут ни в это исследование, ни, видимо, в какие-либо другие. Это предположение подразумевает два направления отклонения наших результатов:

1. наши случаи ПОЗ выглядят законными намного чаще, чем ПОЗ в реальной жизни; и
2. наши ПОЗ выглядят в среднем более серьезными, чем ПОЗ в реальной жизни.

Эти возможные отклонения следует иметь в виду при рассмотрении представленных ниже результатов.

В Таблице 3 сведена информация об инцидентах ПОЗ. Приведенные данные позволяют сделать несколько обощений. Во-первых, подобно типичному вооруженному нападению, большинство наших случаев ПОЗ были недраматичными и незначительными в сравнении с тем, как традиционно описываются случаи применения оружия. В представленных случаях только 24% оборонявшихся говорили о стрельбе из оружия и только 8% говорили о том, что ранили противника [76]. Эти данные согласуются с тем, что только в 17% случаев вооруженного нападения, сообщенных NCVS, нападавший стрелял в жертву и только в 3% жертва получала огнестрельное ранение [77].

Сам по себе низкий процент ранений, 8%, видимо, завышен и из-за цензурирования менее серьезных случаев, в которых ранений не должно было быть, и из-за того, что в ходе опроса мы не уточняли, как отвечавшие пришли к выводу о ранении противника. Мы подозреваем, что в инцидентах, где нападавшему удалось сбежать, некоторые из отвечавших склонны были приукрасить свое мастерство и полагали, что они попали в противника. Если бы 8,3% действительно попали в противника, то при 15,6% случаев открывания огня это означало бы 53% (8,3/15,6) попадания, такой уровень боевого мастерства значительно превышает уровень, реально наблюдаемый даже у офицеров полиции. Просмотр 15-ти отчетов офицеров полиции показывает, что им удавалось нанести огнестрельное ранение по крайней мере одному противнику в 37% случаев, когда они намеренно открывали огонь по человеку [78]. Уровень попаданий в 53% был бы трехкратным превышением восемнадцатипроцентного уровня попаданий преступников, открывших огонь по своим жертвам [79]. Таким образом, мы считаем, что сам по себе умеренный процент попадания 8,3% завышен и что типичные случаи ПОЗ менее серьезны и приводят к менее драматичным последствиям, чем это представляют наши данные. В любом случае, цифра 8,3% выведена по всего лишь семнадцати случаям, в которых отвечавшие сообщали, что ранили нападавшего.

Около 37% всех случаев произошли в домах защищавшихся, еще 36% — возле домов защищавшихся [80]. Отсюда следует, что оставшиеся 27% случаев произошли в местах, где защищавшийся нес оружие в общественном месте. Принимая во внимание, что в 36% случаев, произошедших возле дома защищавшегося, он мог или сразу иметь при себе оружие, или нет, приходим к выводу, что от 36 до 63% случаев ПОЗ связаны с ношением оружия.

Оружие в основном использовалось для защиты от вторжения в жилище, нападения и ограбления [81]. Случаи «обоюдного нападения», при которых трудно сказать, кто же агрессор, или являются ли агрессором обе стороны, являются частью 30% случаев, когда нападение являлось частью преступления. Однако, только 19% всех случаев ПОЗ связаны исключительно с нападением и никаким другим преступлением, что позволяет легче определить жертву и нападавшего. Далее, только 11% всех случаев ПОЗ связаны исключительно с нападением на мужчину — у нас нет информации о поле нападавшего — часть этих случаев, возможно, — драка мужчины с мужчиной. Таким образом, очень немногие из рассмотренных случаев подходят под классическую модель обоюдной агрессии, описывающую драку двух мужчин. Мы не хотим сказать, что преступления, где одна из сторон применяет оружие и утверждает, что оно применялось в целях защиты, редки, однако среди рассмотренных нами инцидентов таких случаев оказалось сравнительно немного. Вместо этого мы имеем дополнительный набор сомнительных случаев ПОЗ, когда трудно определить, кто — жертва, а кто — агрессор, а в таких случаях наши методы опроса не так эффективны, как в случаях четко определяемых инцидентов.

Этот опрос не преследовал цели сравнить эффективность вооруженного сопротивления с другими формами самозащиты, поскольку это сравнение уже было проведено, оно рассмотрено в предыдущей части этой работы. Тем не менее, пункты D и E подтверждают предыдущее исследование эффективности самообороны с оружием — жертвы преступления, использующие этот вид самообороны, редко теряют собственность и редко провоцируют нападающего на нанесение телесных повреждений. В преступлениях против собственности, когда была совершена попытка вторжения в жилище, попытка ограбления или попытка других видов преступлений против собственности, жертвы несли материальные потери всего в 11% случаев. Вооруженные самооборонщики получали телесные повреждения всего в 5,5% случаев ПОЗ. Далее, в 84% случаев, когда обороняющийся был атакован или ему угрожали нападением, именно нападающий первым угрожал или применял силу. Ни в одном из одиннадцати рассмотренных случаев, когда вооруженному самооборонщику были нанесены телесные повреждения, обороняющийся не применил силу первым или не угрожал ее применением. Жертва использовала оружие для того, чтобы отпугнуть или атаковать нападавшего только после того, как нападавший атаковал или угрожал атаковать и обычно после того, как нападавший нанес телесное повреждение. Рассмотренные случаи не поддерживают гипотезу о том, что вооруженное сопротивление провоцирует нападение преступника на жертву, таким образом, подтверждаются выводы предыдущего исследования [82].

В то время, как только 14% жертв преступлений с применением насилия сталкиваются с применением оружия нападающим [83], 18% вооруженных жертв преступления в рассмотренных нами случаях сталкивается с вооруженным противником [84]. Хотя вооруженные самооборонщики обычно сталкиваются с нападающими, не имеющими оружия или вооруженными слабее, они сталкиваются с вооруженными преступниками с большей вероятностью, чем другие жертвы преступлений. Этот вывод соответствует рассуждению, что в отчаянных обстоятельствах применяются более отчаянные средства защиты. Полученный вывод подрывает основы теории, что жертвы прибегают к использованию оружия в «несерьезных» обстоятельствах, наверняка приводящих к благоприятным для жертв результатам и без использования оружия [85]. Наоборот, видно, что вооруженные самооборонщики действуют в обстоятельствах более тяжелых, чем другие жертвы преступлений, а не в более легких.

Тем не менее, одной из причин, по которым жертвы преступлений решаются рискнуть и оказать сопротивление нападающему, является то, что большинство нападающих на тех, кто принимает такое решение, невооружены, или же вооружены менее опасным оружием. Сравнительно мало жертв решаются использовать оружие против противника, в свою очередь имеющего оружие. Согласно результатам этого опроса, нападавшие имели какое-то оружие в 48% случаев ПОЗ, однако имели огнестрельное оружие только в 18% случаев [86].

Распределение огнестрельного оружия по типам в случаях ПОЗ подобно такому же распределению оружия, используемого преступниками. Данные, полученные от NCVS и от полиции показывают, что примерно 80% огнестрельного оружия, используемого преступниками, — пистолеты [87], и настоящее исследование показывает, что 80% огнестрельного оружия, используемого жертвами преступлений, — пистолеты [88].

Инциденты, в которых жертвы используют оружие для защиты, почти никогда не являются перестрелкой, в которой обе стороны ведут стрельбу друг по другу. Только в 24% случаев защищающийся производил выстрел из оружия, и только в 16% случаев защищающийся стрелял в противника [89]. Только в 4,5% случаев нападающий стрелял в защищающегося [90]. Таким образом, неудивительно, что только в 3% случаев обе стороны открывали огонь друг по другу.

В рассмотренных нами случаях нападающий не был знаком с защищающимся в примерно трех четвертях инцидентов [91]. Мы подозреваем, что и в этом случае результат отражает эффект цензурирования рассмотренных случаев. Так же, как NCVS, похоже, получает информацию менее чем о десятой части инцидентов насилия в семье [92], наш опрос, видимо, прошел мимо многих случаев ПОЗ против членов семьи и близких.

В то время, как жертва сталкивается с нападением более чем одного преступника всего в примерно 24% преступлений, связанных с насилием [93], в рассмотренных нами случаях жертвы использовали оружие против нескольких нападающих в 53% инцидентов [94]. Это наблюдение зеркально отражает другое наблюдение: что преступники, использующие огнестрельное оружие, чаще, чем невооруженные преступники, имеют дело с несколькими жертвами сразу [95]. Оружие позволяет и преступникам, и жертвам иметь дело с превосходящим количеством противников. Многие жертвы преступлений, вероятно, не оказали бы сопротивления, столкнувшись с несколькими нападающими, если бы у них не было огнестрельного или другого оружия. Другое возможное объяснение состоит в том, что некоторые жертвы прибегают к такой серьезной мере защиты, как применение оружия, только оказавшись в отчаянных обстоятельствах. И снова полученные данные опровергают теорию, что обороняющиеся с помощью огнестрельного оружия сталкиваются с более благоприятными обстоятельствами, чем другие жертвы преступлений.

Другой способ оценить, насколько серьезными представляются эти инциденты опрашиваемым — спросить насколько вероятным было то, что столкновение могло привести к смерти. Мы задавали опрашиваемым вопрос: «Если бы Вы не использовали оружие для защиты в том инциденте, насколько вероятно, по-Вашему, что Вы или кто-то другой был бы убит? Ответили бы Вы «Наверняка нет», «Вероятно, нет», «Не исключено», «Вероятно, да» или «Наверняка да»?» Пункт K показывает, что 15,7% опрошенных утверждали, что они сами или кто-то другой наверняка были бы убиты, еще 14,2% отвечавших вероятно были бы убиты, и 16,2% отвечавших не исключают такого варианта [96]. Таким образом, почти половина опрошенных утверждает, что со значительной долей вероятности кто-то мог бы быть убит в результате инцидента, если бы они не применили оружие в целях защиты.

Следует подчеркнуть, что мы привели субъективное мнение участников, а не обьективную оценку реальной вероятности. Некоторые защищавшиеся могли преувеличить серьезность угрозы, с которой они столкнулись, чтобы оправдать свои действия. Следует иметь в виду и возможность цензурирования рассматриваемых случаев: незначительные, не угрожающие жизни случаи скорее всего не попали в рассмотрение либо потому, что отвечавшие забыли о них, либо потому, что эти случаи не посчитали достаточно важными, чтобы сообщить нам о них.

Если взять только 15,7%, которые считают, что кто-то определенно был бы убит, если бы оружие не было применено, и применим эту цифру к оценкам в первых двух колонках Таблицы 2, мы получим годичную оценку по стране в пределах от 340.000 до 400.000 случаев ПОЗ с использованием оружия любого типа и от 240.000 до 300.000 случаев с использованием пистолетов, когда защищающийся утверждает, в ответ на вопрос, что определенно спас чью-то жизнь, когда применил оружие. Мы не можем знать, сколько из этих случаев действительно спасли жизнь. Для сравнения: самое большое количество смертей от огнестрельного оружия, включая убийство, самоубийство и случайную смерть, в течение одного года американской истории было 38.323 в 1991-м году [97].

В заключение мы задавали вопрос, сообщали ли об инциденте в полицию, или полиции каким-то образом стало известно об инциденте. 64% жертв, применивших оружие, утверждали, что полиции известно об инциденте. К этой цифре следует отнестись с осторожностью, поскольку жертвы скорее всего хотят представить применение ими оружия как законное и желание сообщить о случившемся в полицию должно поддержать впечатление законности. Отвечавшие, которые в действительности не сообщили об инциденте в полицию, могли опасаться, что ответ «нет» повлечет за собой неприятный вопрос «почему не сообщили?» (именно так организован опрос NCVS). Далее, возможно, некоторые из отвечавших сообщили об инциденте в полицию, но не упомянули, что применяли оружие.

В завершение, в этой статье будет рассмотрено, что из себя представляют люди, применяющие оружие в целях защиты, и чем они могут отличаться от остальных людей. В Таблице 4 представлено сравнение пяти групп:

1. «оборонщики», т.е. люди, сообщившие о применении оружия в целях защиты;
2. люди, лично владеющие оружием, но не сообщившие о ПОЗ;
3. люди, лично оружием не владеющие;
4. люди, не сообщившие о ПОЗ, независимо от того, владеют ли они оружием; и
5. все опрашиваемые, ответившие на все вопросы данного опроса.

В некоторых из предшествующих опросов, связанных с оружием, вопросы, связанные с ПОЗ, задавались только опрашиваемым, лично владеющим оружием. Цена этого ограничения ясно видна из первых двух строк Таблицы 4. Около 40% людей, сообщивших о ПОЗ, не владели, по их словам, оружием на момент проведения опроса. Они или использовали чье-то оружие, или избавились от оружия с тех пор, как инцидент произошел, или их утверждение, что они не владеют оружием, не соответствовало истине. Около четверти защищавшихся утверждали, что даже их семья не владела оружием во время проведения опроса. Возможно также, что многие владельцы оружия ложно отрицали наличие у них «изобличающего вещественного доказательства» для их случая ПОЗ.

Многие выводы из Таблицы 4 не являются неожиданными. Те, кто применяет оружие в целях защиты, чаще носят оружие для самозащиты, этот факт соответствует тому, что заметная часть случаев ПОЗ происходит далеко от дома «оборонщика». Очевидно, что они чаще становятся жертвами таких преступлений, как проникновение в дом со взломом или ограбление в течение прошедшего года, хотя этот вывод является тавтологией для тех опрашиваемых, чей случай ПОЗ связан с ограблением или взломом дома в течение предыдущего года. Они также чаще становятся жертвой нападения после достижения взрослого возраста.

«Оборонщики» чаще считают, что человек должен быть готов сам защитить свой дом от преступления и насилия, а не надеяться на полицию — в сравнении с владельцами оружия, не столкнувшимися со случаями ПОЗ, или в сравнении с теми, кто не владеет оружием. Используя имеющиеся данные, невозможно сказать, является такое мнение причиной или следствием защитных действий «оборонщика».

Некоторые считают, что на самом деле случаи ПОЗ — проявление агрессии со стороны мстительных индивидуумов, желающих наказать преступников. Если бы это было справедливо в отношении всех «оборонщиков», то следовало бы ожидать, что они сильнее поддерживают такие карательные меры, как смертная казнь. Фактически, те, кто говорил, что столкнулся со случаем ПОЗ, поддерживали смертную казнь не сильнее, чем те, кто с такими случаями не сталкивался, и несколько слабее, чем владельцы оружия в общем. Точно так же те, кто применял оружие в целях защиты, не чаще, чем другие, соглашались с утверждением, что суды не проявляют достаточно строгости по отношению к преступникам.

Пожалуй, наиболее неожиданным результатом опроса явилась большая доля сообщенных случаев ПОЗ с участием женщин. Из-за того, что женщины реже становятся жертвами преступлений и реже владеют оружием, можно было бы ожидать, что изо всех сообщенных случаев ПОЗ на долю женщин придется гораздо меньше половины. Однако, женщины участвуют в 46% обработанных случаев ПОЗ. Этот результат может быть объяснен тем, что мужчины сообщают о меньшей части случаев ПОЗ, чем женщины. Если бoльшая часть случаев ПОЗ, реально происходящих с участием мужчин, частично является актом агрессии, то бoльшая их часть окажется на «противозаконном» конце шкалы и, таким образом, с меньшей вероятностью будет сообщена при опросе. Более того, возможно, женщины с большей охотой, чем мужчины сообщают о «своих» случаях ПОЗ, потому что меньше опасаются уголовного преследования. Следовательно, хотя нет твердых оснований подвергать сомнению, что женщины сталкиваются со случаями ПОЗ с такой частотой, какую дает опрос, возможно, что мужчины сталкиваются со случаями ПОЗ в большем количестве и с большей долей, чем дает опрос.

Непропорционально большая доля «оборонщиков» приходится на чернокожих и латиноамериканцев в сравнении с их долей в населении, и особенно в сравнении с их долей среди владельцев оружия. Кроме того, непропорционально много «оборонщиков» живет в больших городах в сравнении с их долей в населении, и особенно в сравнении с их долей среди владельцев оружия, которые в гораздо большей пропорции живут в сельской местности и в маленьких городках. И, наконец, среди «оборонщиков» непропорционально много несемейных. Эти результаты, возможно, объясняются более высокой долей жертв насилия среди расовых меньшинств, жителей больших городов и несемейных [98]. С другой стороны, «оборонщики» в большинстве люди небедные. Эффект большей доли жертв преступлений среди бедных, возможно, компенсируется тем, что доля владельцев оружия среди бедняков ниже [99].

Можно было бы заподозрить, что, несмотря на требование не сообщать о случаях применения оружия, связанных с профессиональными обязанностями офицера полиции, военнослужащего или охранника, некоторые из опрашиваемых сообщили о таких случаях ПОЗ. Такая опасность имеется в отношении горстки собранных случаев ПОЗ, поскольку только 2,4% (пять случаев) произошли с человеком такой профессии. Даже в этих немногих случаях человек мог быть не на службе, таким образом, эти случаи ПОЗ не обязательно связаны с профессией. В действительности, применившие оружие в целях защиты реже имеют профессию, связанную с оружием, чем остальные владельцы оружия.

Тот, кто захотел бы отвергнуть убедительные данные опроса о частоте случаев ПОЗ, мог бы предположить, хотя и совершенно безо всякого эмпирического подтверждения, что почти все из опрашиваемых, сообщивших о случаях ПОЗ, просто выдумали их. Мы считаем такое неправдоподобным. Опрашиваемый, столкнувшийся со случаем ПОЗ, мог без затруднений ответить «нет» на вопрос о ПОЗ, потому что вслед за таким ответом не задавалось никаких вопросов. С другой стороны, давшему ложный ответ «да» пришлось бы вслед за этим напрячь свое воображение. Поскольку мы задавали девятнадцать вопросов по теме ПОЗ (а это — немало), такой ответ повлек бы за собой необходимость спонтанно придумать целых девятнадцать правдоподобных и не противоречащих друг другу фрагментов ложной истории, да еще и так, чтобы опытный интервьюер не заподозрил обман.

Допустим, кто-то упорно хочет верить сильно заниженным оценкам частоты ПОЗ, даваемым NCVS, и хочет использовать гипотезу «нечестного опрашиваемого», чтобы объяснить, почему данный опрос дает цифры в тридцать раз выше. Для этого ему придется предположить, что двадцать девять из каждых тридцати опрошенных, сообщивших о случае ПОЗ, лгали. История криминологических исследований путем опросов не знает случаев намеренной и упорной фальсификации такого масштаба.

То, что рассказы о случаях ПОЗ выглядят обыденными и недраматичными, тоже говорит против идеи нечестных опрашиваемых. При том, что во всех случаях совершалось преступление, как правило серьезное, только 8% опрашиваемых утверждали, что стреляли в противника и только 24% утверждали, что вообще стреляли. Если значительное число опрашиваемых придумало свои истории, можно было бы ожидать более динамичных сценариев.

Сейчас у исследователей практически нет повода сомневаться в том, что применение оружия в целях защиты очень распространено в США и, вероятно, намного шире, чем применение оружия преступниками. Это не должно являться неожиданностью, поскольку число жертв преступления, владеющих оружием, намного превосходит число преступников, владеющих оружием, а также поскольку жертвой преступления могут стать самые разные люди, в то время как нападения следует ожидать от сравнительно небольшого числа склонных к этому личностей.

Таким образом, имеется мало оснований считать оценки случаев ПОЗ, даваемые NCVS, хотя бы отдаленно правильными. Разительное несоответствие результатов NCVS и других источников информации дает основания полагать, что, за исключением горстки, все жертвы преступлений, применявшие оружие для защиты, воздержались от упоминания об этом в ходе опроса NCVS. Если же говорить о данных, показывающих, помогает ли применение оружия жертвой избежать травмы, то для некоторых случаев, в которых отсутствие травм жертвы объясняется отказом ее от сопротивления или сопротивлением каким-то другим способом, без применения оружия, на самом деле, отсутствие травм может объясняться сопротивлением с применением оружия, о чем жертва не стала сообщать опрашивавшему.

Эти результаты дают четкие рекомендации в отношении законов, связанных с оружием. Приведенные выводы ничего не говорят о том, желательны ли умеренные меры, такие, как проверка криминальной истории или выдача разрешения на покупку. Законы, которые не ведут к разоружению значительной части населения, не приведут к значительному уменьшению успешного применения оружия в целях защиты со стороны граждан. С другой стороны, запретительные меры, — независимо от того, относятся они ко всем видам оружия или только к короткоствольному, — направлены на разоружение не только преступников, но и законопослушных граждан. Эти меры будут препятствовать использованию оружия в защитных целях, и, вероятно, уменьшат частоту ПОЗ со стороны жертв преступлений, так как даже слабоэффективные запреты на оружие приведут к разоружению какой-то части непреступного населения. Такие же выводы справедливы и в отношении законов, запрещающих ношение оружия. Суммируя сказанное, — меры, эффективно ограничивающие доступность оружия большинству населения, также сократят число случаев ПОЗ, которые могли бы спасти жизни, предотвратить травмы, сорвать попытки изнасилования, отпугнуть грабителей и помочь жертвам сохранить свою собственность.

Нельзя просто отмахнуться от того факта, что каждый год 400.000 человек применяют оружие в ситуации, когда, по их словам, они наверняка своими действиями сохраняют кому-то жизнь. Даже если только один из десяти правильно оценил ситуацию, число жизней, сохраненных в результате применения оружия жертвами преступлений, все равно будет больше, чем число случаев гибели, связанных с оружием. Конечно, мы не можем узнать точное число жизней, сохраненных такими действиями, по той простой причине, что нам не дано знать, как развивалось бы преступление, если бы его участники повели себя по-другому. Вопрос слишком серьезен, чтобы просто посчитать, что практически каждый, кто утверждает, что сохранил чью-то жизнь, применив оружие, ошибается.

Важность проблемы также не позволяет делать заключения, исходя из недальновидного сравнения статистики погибших от огнестрельного оружия с числом преступников, убитых успешно оборонившимися жертвами. [100]. Убивая преступника, жертва не получает ничего, кроме опасности, что на много лет после этого ее жизнь превратится в кошмар. Сравнивать нужно было бы с числом жизней, сохраненных в результате ПОЗ, но в таких случаях почти никогда не нужно убивать преступника; вероятно, каждый год менее 3.000 преступников гибнет в результате законного применения оружия жертвой преступления [101], что составляет около 1/1000 общего числа ПОЗ, и менее 1% от числа ПОЗ, сохранивших, по мнению применившего оружие, чью-то жизнь. Таким образом, число оправданных убийств (если придерживаться российской терминологии, здесь «причинение смерти», а не собственно «убийство», — термин, характеризующий деяние как преступление — прим. перев.) не может служить даже грубым показателем распространенности случаев использования оружия для спасения жизни. Поскольку описанное сравнение игнорирует большую часть случаев ПОЗ, оно не может пролить свет на положительные и отрицательные эффекты от владения оружием в целях защиты. [102].