Warrax

Первый Император

Часть I

Война указала порядок реформы, сообщила ей темп и самые приемы. В. О. Ключевский

 

Серия статей «Русская нация» — это ни в коем случае не пересказ всей истории от и до, поэтому перескочим сразу на дюжину правителей — от Ивана Грозного к Петру Первому. Нельзя сказать, что между ними не было интересных для раскрываемой темы событий; но, как писал Козьма Прутков, никто не обнимет необъятного, и рассматривать я буду лишь ключевые события и персоналии. Разумеется, со своей точки зрения — думаю, у многих список наиболее важных событий в истории России отличается от моего. Историю вообще наукой назвать можно лишь с большой натяжкой — слишком велика роль субъективных интерпретаций. К. Богданов в книге «Повседневность и мифология» справедливо отмечает:

«После работ Мишеля де Серто и Хейдена Уайта историк остережется утверждать, что он восстанавливает прошлое, по завету О. Ранке, каким, каким оно было «на самом деле». История, по Серто и Уайту, конструируется историком как повествование и — так или иначе — функционирует как речь его автора. Прошлое — как и настоящее — полиморфно, форма, которая этому прошлому придается (текст), всегда относительна, так как субъективна.»

Особенно наглядно это проявляется на особо выдающихся личностях, которых или превозносят, или ненавидят, бросаясь в крайности. В прошлой части работы мы рассмотрели первого Государя Всей Руси; сейчас же приступим к первому Императору.

Примечание. При написании широко использовались труды «История России от древнейших времен до начала XX в.» под редакцией И.Я. Фроянова, «Курс русской истории» В.О. Ключевского, «Полный курс лекций по русской истории» С.Ф. Платонова, «История России с древнейших времен» С.М. Соловьева. Из-за формата работы я не проставляю точные ссылки, даже при дословном цитировании текста.

При любом отношении к Петру нельзя отрицать, что за время его правления Московское государство, которое имело очень ограниченные контакты с Европой, превратилось в Российскую Империю — одну из величайших держав мира.

Обсуждение этого исторического периода особо актуально в настоящем, поскольку Россия, как и два века назад, осуществляет множество реформ (необходимость таковых как во времена т.н. «перестройки», так и сейчас, я не пока не поднимаю). Точно так же, как и тогда, остро стоит вопрос о жизнеспособности всей страны. Опыт Петра, равно как и опыт воспоследовавшей через пару десятков лет бироновщины, способны дать наглядный исторический урок современникам.

Урок, кстати говоря, помимо наглядности, способствует однозначным выводам. Вероятно, именно поэтому можно встретить литературу наподобие уже цитировавшегося (в главе про Ивана IV) Александра Бушкова. Все та же книга «Россия, которой не было: загадки, версии, гипотезы»:

«Самая грандиознейшая ложь, пущенная в широкий обиход еще при жизни Петра I, — это уверения, будто Петр первым придумал и ввел многочисленные новшества, будто до Петра Россия представляла собой нечто замшелое, застойное, невероятно отсталое, прямо таки автоматически сопротивлявшееся всяким и любым изменениям окостеневшего порядка вещей.

Да что там, частенько сталкиваешься с тем, что предшественник Петра, царь Федор Алексеевич, выпадает для многих из русской истории, — иные и не подозревают о его существовании, простодушно полагая: коли уж Петр — Алексеевич, то и на троне он сменил Алексея Михайловича… Свою лепту, конечно, внесли и творческие люди — насквозь лживый роман А.Н. Толстого «Петр I» был, к превеликому сожалению, талантлив. А это еще хуже, потому что со стоящим на ложных позициях талантом воевать не в пример тяжелее…

Однако факты — вещь упрямая. А факты таковы: во первых, Петр I не придумал сам решительно ничего нового. Все его «новшества» — уродливо искаженные, гипертрофированные, весьма даже бездарные продолжения тех реформ, изменений и новшеств, что родились до Петра. Во вторых, Петр не «ввел» реформы, а принялся с яростью идиота пришпоривать и ускорять реформы уже начавшиеся. Образно выражаясь, предшественники Петра двигались к своей цели, щадя и не мучая лошадь. Петр, оказавшись в седле, не поехал, а помчался дальше — раздирая лошади шпорами бока в кровь, немилосердно ее нахлестывая, разрывая рот удилами.»

Показательные строки: факты соответствуют истории, но при этом искусственно внесен эмоциональный истерический фон для того, чтобы читающий перешел с логического анализа текста на эмоции; акценты же расставлены таким образом, чтобы Петр Великий предстал не более чем «яростным идиотом».

Все в русле стандарта последнего времени — не оставить в русской истории ничего, чем можно было бы гордиться. На примере Дня Победы эта тема раскрывалась в предыдущем номере «Спецназа», поэтому не буду повторяться.

 

Для начала разберемся, начались ли реформы до Петра.

Несомненно — да. Скажем, при Алексее Михайловиче «Тишайшем» (годы царствования: 1645-1676) разрешили курение табака, между тем как введение табакокурения обычно приписывают именно Петру. Это, конечно, не реформа в полном смысле слова, но некоторое изменение культуры в сторону «ближе к европейской». При нем же была проведена церковная реформа — а это уже является очень существенным изменением, на что указывает последующая судьба старообрядцев.

Достаточно комплексные реформы проводил Федор Алексеевич (г. царств. 1676-1682). Цитирую по А.И. Кулюгин, «Правители России», изд. 3-е, М., 2006:

«Кратковременное царствование Федора можно вполне назвать первым звеном в длинной цепи коренных преобразований русской государственности и народной жизни. В частности, была предпринята реформы в области внутреннего управления; проведена всеобщая перепись населения; проведены налоговая и военная реформы; упорядочено размежевание земледельческих хозяйств; усилена борьба с расколом. Несомненной заслугой Федора Алексеевича была отмена местничества с уничтожением местнических разрядных книг. Теперь продвижение по службе зависело только от личных заслуг и способностей каждого, а не от места в разрядной книге, как это было раньше. Наконец, царем Федором была предпринята попытка организации научной подготовки духовно-светской интеллигенции. Ее должна была готовить задуманная им Греко-Латинская академия. Но академия открылась уже после смерти Федора Алексеевича...

Вероятно, государь Федор Алексеевич сделал бы еще много доброго, нужного и полезного для России. Но он был безнадежно болен и слабел день ото дня. 27 апреля 1682 года часы его жизни остановились навсегда.»

Но что было дальше? Время, когда правила Софья Алексеевна, было непрерывной борьбой за власть между родами Милославских и Нарышкиных. Понятно, что знати было не до каких-то там реформ. Справедливости ради надо отметить, что князь В.В. Голицин, которого Ключевский называл «ближайшим предвестником Петра», планировал вместе с Софьей и сближение с Западом, и отмену крепостничества, и создание регулярной армии. Вот только ничего из задуманного осуществлено так и не было. Более того — Софья увлеклась дворцовыми интригами с целью сохранения своей власти, не желая отдавать ее законным наследникам, что и привело к закономерному концу — последние годы жизни она провела в монастыре в качестве монахини под строгим надзором.

Таким образом, несмотря на фактическое начало реформ еще в допетровские времена, реальные исторические события — это отнюдь не торжественный марш реформ, а лишь следствие желания правителя. И если Федор Алексеевич в этом плане заслуживает уважения, то после него и до Петра реформирование приостановилось, и далеко не факт, что продолжились бы, если бы царем стал бы не Петр, а власть заполучила бы Софья. Вариант же «кто-то еще» — это повторение т.н. «смутного времени», которое также отнюдь не способствовало укреплению государства.

Остается другой аспект вопроса — мол, Петр зря гнал реформы такими темпами, лучше бы медленно, не спеша... Конечно, очень легко рассуждать об ошибках прошлого, обладая знанием современности, включая и последствия этих ошибок. Но дело даже не в «судить свысока», а в том, являлись ли ошибкой такие темпы? Было ли у Петра Великого время на то, чтобы все делать не спеша, а большую часть исторически им совершенного оставить для проведения в жизнь потомкам? Согласитесь, последняя фраза звучит как-то странно — мол, не надо делать сегодня то, что можно сделать послезавтра. Так рассуждать может только тот, кто не заинтересован в развитии России.

 

Давайте посмотрим, какой досталась Россия Петру.

Промышленность. Можно сказать, что она была лишь формой эксплуатации крепостных, причем с учетом соответствующего уровня развития — практически не было даже мануфактур. Соответственно, по объему продукции она значительно уступала промышленности западноевропейских стран, а многие изделия просто не могла выпускать — для этого надо иметь значительные производственные мощности в одном месте.

Армия. В основном — все то же дворянское ополчения и стрельцы, оставшиеся еще со времен Ивана Грозного, плохо вооруженные и практически не обученные.

Культура. Даже в правящих кругах встречались необразованные и вовсе неграмотные, не говоря уже о простом народе.

Список можно продолжать — но уже ясно, что необходимость реформ назрела исторически. В существующем социуме русский народ не мог раскрыть свой потенциал — как по причине невозможности продвижения талантов из-за регламента «кто знатнее — тот и главнее», так и по причине направленности боярского сословия (термин de facto употребляться перестал, но менталитет не изменился) на личное обогащение и влияние без какой-либо заботе о населении и государстве. Кроме того, страна была окружена отнюдь не дружественно настроенными государствами, которые хотели бы поделить ее на зоны влияния.

Знаменитый Лейбниц (который, кстати говоря, после того, как Россия завоевала международный авторитет, работал на Петра Первого), приветствуя победу Карла XII над русскими под Нарвой, высказывал пожелание, чтобы "юный король установил свою власть в Москве и дальше вплоть до реки Амур" (Молчанов Н.Н. Дипломатия Петра Великого. М., 1991.)

Еще в 1670 г. он разработал концепцию так называемого Европейского союза, который должен был обеспечить мир во всем мире. Для этого надо было заняться колониальной экспансией и честно все поделить. Лейбниц распределил территории так: Англии и Дании — Северная Америка, Франции — Африка и Египет, Испании — Южная Америка, Голландии — Восточная Индия.. Ну а Россию он представлял колонией Швеции.

Аналогия с современной ситуацией — полная, меняются лишь действующие лица.

 

Ситуация внутри России понятна, а что в это время происходило в мире в целом? Точнее — в его европейской части, которая нас интересует? Процитирую отличную статью С.А. Нефедова «первые шаги российской модернизации: реформы середины XVII века» («Вопросы истории», 2004, № 4, стр. 33-52):

«Если говорить о технике, то крупнейшими западными достижениями того времени были изобретение доменных печей и литье чугуна, применение водяных колес на мануфактурах и создание океанских кораблей — галионов и флейтов. Эти три фундаментальных открытия определили тот триединый облик, в котором предстал перед Россией Запад: чугун и железо — это были пушки и мушкеты, это были полки нового строя, перед которыми была бессильна средневековая русская конница. Мануфактуры — это были дешевые и добротные ткани для обмундирования новой армии, стеклянная посуда, бумага и другие полезные предметы. Корабль выступал как символ торговли, это была возможность продавать свои товары и покупать мушкеты, ткани и всякие заморские «диковины».

Новые океанские парусные корабли — знаменитые флейты — были созданием голландских корабелов из Саардама. С появлением флейта стали возможны массовые перевозки невиданных прежде масштабов, и голландцы превратились в народ мореходов и купцов; им принадлежали 15 тысяч кораблей, втрое больше, чем остальным европейским народам. Началась эпоха мировой торговли, которая неузнаваемо преобразила многие государства и страны. Посредническая торговля — это был совершенно особый вид торговли, схожий с торговой интервенцией: голландцы обладали огромными капиталами и средствами давления на правительства — ведь они имели европейское оружие и господствовали на море.

Мировой рынок означал для одних рабство, а для других — процветание. Колоссальные прибыли от монопольной посреднической торговли подарили Голландии богатства, сделавшие ее символом буржуазного преуспевания. Голландия стала примером, вызвавшим подражание всей Европы.»

Таким образом, мир стремительно менялся, и оставаться в рамках старого мироустройства означало отстать навсегда. В дальнейшем это неизбежно привело бы к завоеванию русских земель и фактическому прекращению русской государственности.

 

Во внешней политике Петру требовалось решить две главные задачи.

1. надо было довершить политическое объединение русского народа, значительная часть которого находилась за пределами русского государства.

2. предстояло исправить границы государственной территории, которые, помимо иных причин, были слишком неудобны и открыты для нападения с юга и запада.

Первый вопрос, национально-политический, необходимо вызывал конфликт с Речью Посполитой.

Второй вопрос, территориальный, сталкивал еще с двумя врагами: со Швецией, у которой нужно было отвоевать восточный берег Балтийского моря, и с крымскими татарами (Турцией).

Понятно, что война на три фронта — это не выход из ситуации, необходимо было и дипломатическое маневрирование — заключение тактического союза с одним стратегическим врагом против другого.

Это было ясно и до Петра — так, Софья смогла заключить в 1686 году «вечный мир» с Польшей, организовалась антитурецкая коалиция: Россия, Польша, Австрия. Но оба военных похода закончились неудачей, причем в первый раз, в 1867 году, русское войско не потерпело поражение в бою, а просто не смогло дойти до Крыма — из-за необеспечения фуражом. Уже по одному этому эпизоду понятно, что реформы нужны были не постепенные, а срочные и глобальные.

 

Ознакомимся с военной ситуацией в то время в России и «по соседству» подробнее (исп. книга С.М. Соловьева «Публичные чтения о Петре Великом», М., 1984).

Для начала посмотрим на давнего соперника — Швецию. Цитирую:

«Швеция была маленькой и бедной страной, в 1623 году доход королевства составлял 1,6 млн. рейхсталеров, на эти деньги можно было содержать не более 15 тысяч наемников. Естественный выход из финансовых затруднений состоял в использовании уникального шведского института — всеобщей воинской повинности. Густав Адольф упорядочил несение этой повинности, в армию стали призывать одного из десяти военнообязанных мужчин и срок службы был установлен в 20 лет.

В 1626-1630 годах Густав Адольф призвал в войска 50 тысяч рекрутов; таким образом, была создана первая в Европе регулярная армия. Однако финансовая проблема была решена лишь отчасти. Содержание постоянной армии требовало огромных затрат, и Густав Адольф испробовал различные способы решения этой проблемы. ...идея монополизации хлебной торговли: в 1629 году король скупил весь лифляндский хлеб — около 14 тысяч ластов — по назначенной им цене, а затем перепродал его в Амстердаме вдвое дороже.

В конце концов, Густав Адольф разрешил финансовую проблему путем чеканки медных денег с высокой номинальной стоимостью; он первый стал эксплуатировать монетную регалию, заявляя, кто деньги, каковы бы они ни были, имеют ценность только благодаря власти короля, выраженной в наложенном на монету штемпеле.»

«Создание легких пушек и регулярной армии породило волну шведских завоеваний. В 1630 году шведские войска высадилась в Германии, а год спустя в битве при Брейтенфельде шведские пушки расстреляли армию императора Фердинанда II. Шведы стали хозяевами Центральной Европы, за двадцать лет войны было сожжено 20 тысяч городов и деревень и погибло 2/3 населения Германии.»

Очевидно, что новые методы ведения войны и новейшее вооружение требовалось срочно внедрять и в России, причем одновременно с реформами в системе социума, иначе будущее было бы однозначным и отнюдь не радостным.

Проиллюстрируем на примере (Соловьев, op. cit.):

«Когда в ноябре 1631 года в Москву пришло известие о победе при Брейтенфельде, царь Михаил Федорович распорядился произвести салют и устроить народные гуляния. Швеция была союзником России в давней борьбе с Польшей, и успехи Густава Адольфа позволяли надеяться, что после быстрого окончания германской компании шведы и русские вместе обратятся против поляков. В надежде на этот союз Москва оказывала прямую поддержку Густаву Адольфу: с 1628 года русская казна беспошлинно продавала Швеции от 3 до 5 тысяч ластов хлеба в год. Разница в ценах на хлеб в России и в Европе была такова, что эта «продажа» в действительности была подарком: шведы покупали хлеб по 5-6 рейхсталеров за ласт и продавали его в Амстердаме по 75 рейхсталеров. Густав Адольф высоко ценил русскую помощь — до такой степени высоко, что предлагал царю поделиться своими военными секретами. В январе 1630 года в Москву прибыла шведская военная миссия во главе с полковником Александром Лесли (по происхождению шотландцем). В состав миссии входило 2 капитана, 3 лейтенанта и артиллерист Юлиус Коет, владевший секретом отливки полковых пушек. Михаил Федорович тепло приветствовал Лесли и одарил его дорогими подарками — и в ответ полковник предложил не более не менее, как преобразовать и перевооружить русскую армию по шведскому образцу! В Москве в то время было всего два пушечных мастера, поэтому не удивительно, что уже вскоре Юлиус Коет возглавил «новое пушечное дело» и отливал в Москве пушки по “немецкому чертежу”.»

Замечу, что, несмотря на такое «братание», шведы все же не захотели полностью раскрывать свои секреты и Коет не обладал знаниями, чтобы отливать лучшие пушки того времени, так называемые «regementsstycke», которые и составляли мощь шведской армии.

«Таким образом, благодаря энергии патриарха Филарета и помощи Густава Адольфа в России была создана регулярная армия, обученная новейшей военной тактике и вооруженная новым оружием: в этой армии было 66 полковых пушек. Новую армию дополнили дворянской поместной конницей, и осенью 1632 года возглавляемое воеводой Шеиным 32-тысячное войско двинулось к Смоленску...»

Казалось бы, можно радоваться: ура, армию переоснастили, обучили, можно воевать! Но поход закончился, скажем так, своеобразно:

«Поначалу осада шла успешно, но летом 1633 года, узнав о татарском набеге, дворянская конница самовольно покинула лагерь под Смоленском — такого еще не бывало на Руси. Маленькая регулярная армия осталась один на один с поляками и была окружена численно превосходящим противником. В осажденном лагере не хватало продовольствия, иностранные наемники стали переходить на сторону врага. Осенью 1633 года умер создатель новой армии и глава правительства патриарх Филарет. Царь Михаил Федорович попытался снарядить новое войско на выручку Шеина, но собравшиеся дворяне отказались выступать в поход: стольники, стряпчие, дворяне московские и жильцы (весь цвет дворянства) били челом царю, жалуясь на “оскудение”. Правительство заплатило дворянам по 25 рублей, но время было потеряно, Шеин не получил помощи и подписал соглашение о капитуляции.

По существу, своим дезертирством из-под Смоленска и отказом выступить на помощь дворяне выдали новое войско на истребление врагам. Дворяне имели причины ненавидеть новую армию: их, несомненно, раздражала очень высокая, сравнительно с их скудными доходами, оплата иностранных наемников и они не могли не понимать, что военная реформа лишала значение поместное ополчение, что она грозила помещикам переводом в рейтары. Не случайно после возвращения Шеина дворянство потребовало казни неповинного ни в чем полководца. Остатки новой армии были распущены, почти все иностранные офицеры (в том числе и Лесли) были высланы из страны; более того, в угоду дворянам правительство стало запрещать въезд ратных иноземцев в Россию. Было оставлено и «новое пушечное дело» — в 1640-х годах в Москве уже не отливали полковые пушки...»

Смоленский поход позволяет сделать все те же выводы о необходимости реформы как армии, так и социального устройства. «Оскуднение» — это не причина не сражаться за Родину, знаете ли. А прекращать не просто полезные, но и необходимые дела — наем специалистов и изготовление передового вооружения — «в угоду»... Таких дворян надо использовать по назначению — на рудниках.

Пару слов надо сказать и об иностранных специалистах. Все тот же Бушков:

«А во второй половине царствования Алексея Михайловича иноземные новшества начинают распространяться по России прямо таки семимильными шагами…

Первые корабли западного образца построены именно тогда. Первый театр по западному образцу немец Грегори заводит на Руси в царствование Алексея. При дворе появляется немалое количество “иностранных специалистов”.

Немецкий ученый Адам Олеарий в своем “Описании путешествия в Московию” писал:

“Его царское величество содержит также, с большими расходами, много толмачей для разных языков, а также много других слуг из немцев и иностранцев. В особенности много у него высших военных офицеров, частью оставивших свою религию и перекрестившихся; они и в мирное время получают большое вознаграждение. У его царского величества между другими его толмачами имеется прекрасный человек по имени Иоганн Беккер фон Дельден, родом из Копенгагена. Он получил хорошее университетское образование, совершил замечательные путешествия и знает много языков”.»

Вот за что я люблю подобный деятелей — так это за то, что их пасквили указывают на их мысли не хуже, чем прямые высказывания, которые они избегают делать.

В чем смысл тирады? Перевожу с русского на русский: нехорошо писать, что Петр Великий сделал что-то великое, эдак русские своей историей гордиться будут[, а их роль — платить и каяться]. Так, что там у нас? Иностранные специалисты? Замечательно, вот смотрите сами: до Петра их еще Алексей Михайлович приглашал, так что ничего путного Петр в этой области не сделал...

Ход мыслей Бушкова (точнее, его заказчиков — понятно, что он просто писатель-наемник) кристально ясен. Но тут показательно не столько желание «лишить Петра Первого заслуг», сколько подтекст аргументации. Вопрос сводится отнюдь не к необходимости реформирования для увеличения мощи государства, улучшения жизни народа или еще чего такого. Ни-ни. Все куда проще: реформы должны заключаться именно в приглашении иностранцев порулить русскими. За большие деньги. Это — хорошо, прогрессивно, по-европейски. Еще до Петра практиковалось. А всякие затеваемые Петром приглашения для обучения русских, как и обучение русских в других странах — это мракобесие какое-то, а не прогресс.

И опять ситуация очень напоминает современную, отличие только в том, что систему науки и образования, созданную во времена СССР, пришлось разваливать специально, а в те времена разваливать было еще нечего. Ну и формально у нас рулят русскими не иностранцы, а граждане РФ, хотя национальность у многих не русская, и более того — уже есть отдельные страны соответствующих национальностей. Но это — различия лишь по форме, а не по сути.

 

Итак, что же именно сделал Петр Первый за время своего правления? Не «первый ли придумал» — это не столь важно, а именно — что сделал?

Начнем с уже затронутого вопроса.

Военные реформы Петра I

Еще со школы всем известно, что с детства Петр имел склонность к «военным потехам», которые регулярно устраивались в подмосковном селе Преобра¬женском. Однако со временем «игра в солдатики» стано¬вится не шуточной, а с 1691 года регулярно устраиваются «потешные сражения» между стрельцами во главе с И.И. Бутурлиным и петровскими «потешными полками».

Несмотря на свое название, «потешные полки» стали ядром будущей регулярной армии и неплохо проявили себя во время Азовских походов. Кстати говоря, неудача первого похода обнаружила такую черту характера Петра Первого, как умение извлекать уроки из поражений: он не расхолаживался, не впадал в депрессию, а напротив — доискивался до причин поражения и с огромной энергией исправлял допущенные промахи.

Начало Северной войны привело к окончательному созданию регулярной армии. Ранее армия состояла из двух основных частей: дворянского ополчения и полурегулярных формирований (стрельцов, казаков и т.д.). Как воевали дворяне — было показано выше на примере похода на Смоленск. Стрельцы привыкли более к гарнизонной службе, чем к походной. Казаки же, при всей своей боеспособности, издавна находились на полулегальном положении, так как традиционно укрывали и принимали в свою среду беглых — «с Дона выдачи нет».

Петр изменил сам принцип комплектования армии. Указ 1699 года «О приеме в службу в солдаты всяких вольных людей» означал создание армии нового типа — рекрутской. Был написан «Устав воинский», обобщивший 15-летний опыт непрерывных сражений. Для обучения офицеров еще в 1698-1699 годах была основана Бомбардирская школа при Преображенском полку, а в начале нового столетия создавались математическая, навигационная, артиллерийская, инженерная, иностранных языков и даже хирургическая школы. В 20-х годах для подготовки унтер-офицеров действовало уже полсотни гарнизонных школ. Таким образом, армия становилась профессиональной.

Одновременно широко практиковалась стажировка молодых дворян за границей, а практика найма иностранных военных специалистов резко сократилась.

Русская армия, в отличие от армий других стран, никогда не была наемной и с самого своего появления сложилась именно как национальная вооруженная сила. Да, в армию приходил русский крестьянин, для которого солдатская служба была тяжелым бременем, но при этом он считал защиту отечества своим гражданским долгом. Поэтому моральный уровень русской армии был выше, чем западноевропейских.
Следует отметить, что Петр вовсе не слепо копировал европейские образцы, как любят утверждать некоторые русофобы, вещающее о «прогрессивном благословенном Западе». Лучшее из европейского опыта заимствовалось, но при этом улучшалось и преобразовывалось. Петр Первый почти на сто лет раньше, чем в Западной Европе, установил принудительную воинскую повинность. Это был весьма прогрессивный шаг в то время — наемники не будут сражаться по принципу «со своей земли умри, но не сходи». Менталитет «родовитых» дворян больше нацелен на снобизм, желание власти и доходов, чем на служение Родине. Народное ополчение не имеет необходимой военной подготовки.

Армия же должна быть профессионально обученной и готовой сражаться за Родину и за свой народ, а не просто «за деньги» или «ради добычи».

Нововведения были введены постепенно, чтобы сохранить преемственность профессиональных кадров. В ходе Северной войны из полков «нового строя» старой армии постепенно были сформированы полки новой регулярной армии. Стрелецкие полки тоже использовались как главные для несения гарнизонной службы. При этом конница комплектовалась иначе, чем пехота. Основой формирования драгунских полков служили рейтарские и копейные полки войск «нового строя». Изначально они состояли из мелкопоместного и беспоместного дворянства. С 1708 года драгунские полки, ввиду большой потребности в пополнении, стали полностью комплектоваться на общих основаниях.

К 1709 году переход на рекрутский набор был практически завершен. С учетом казаков общее количество призванных в армию превзошло 300000 человек. С 1705 года одного рекрута забирали с 20-ти дворов, с 1714 г. норма была снижена до 40, а в 1715 г. до 75 дворов.

Комплектование армии офицерским составом также принципиально изменилось. Как уже упоминалось, в полках «нового строя» командный состав изначально состоял большей частью из иностранцев, которые постепенно стали заменяться русскими. В драгунских же полках подавляющее большинство офицеров составляли русские, служившие ранее в старых рейтарских полках.

Как правило, офицеры происходили из дворян, что не вызывает удивления. Но при Петре появились исключения: способные представители других классов могли продвигаться по службе, а с получением чина подполковника они получали дворянский статус.

Для дворян Петр Первый установил порядок непрерывной службы, что логично: сословие, претендующее на элиту народа, должно не только получать привилегии, но и брать на себя обязанности, связанные со службой на благо народа и государства. При этом, что немаловажно, что будущий офицер служил несколько лет солдатом и унтер-офицером, начинал службу с низов.

Обобщая: при Петре русская армия получила прочные национальные кадры офицерского состава и перешла на рекрутский набор, что выгодно отличало ее от западноевропейских армий.

Помимо уже упомянутых преобразований, произошла реорганизация центрального аппарата управления армии, которая была окончательно закончена только в 1719 году, с учреждением Военной коллегии, ведавшей всей сухопутной армией, и Адмиралтейств-коллегии, ведавшей делами военно-морского флота. Военные силы государства не могут действовать без центрального командования, причем из профессиональных военных, так что и здесь реформы Петра Первого были не просто обоснованы, но и необходимы.

Тактика военных действий была также реформирована, причем новые методики сражения вовсе не были обыкновенным заимствованием опыта западноевропейских армий. Линейный боевой порядок, принятый Петром Великим для своей армии, по сравнению с линейным боевым порядком западных армий имел значительные отличия.

Можно привести аналогию: построение римских когорт по сравнению с греческими фалангами. В отличие от стандартной тактики, когда линейный порядок подразумевал действительно линейное построение, в русской армии диспозиция изменялось в зависимости от обстановки, включая маневрирование прямо на поле боя. При этом учитывалась местность — русская армия использовала особенности рельефа, особенности которой плохо использовались солдатами европейских армий.

Первоначально драгуны не имели своего кавалерийского строя, они обучались и действовали в пехотном порядке, но затем был выработан и строй для конницы. Развернутый строй драгун состоял из трех шеренг. Тактика русской конницы также отличалась от тактики других европейских армий: русская конница атаковала противника на полном аллюре, применяя холодное оружие. Так, кроме русских, действовали только шведы.

«...коннице ж отнюдь из ружья не стрелять прежде того, пока с помощию Божией неприятеля в конфузию приведут, но с едиными шпагами наступать на неприятеля...» — «Инструкция, как вести себя в сражении солдатам и в особенности офицерам», 1706

На этом примере как раз легко показать, что Петр очень осмысленно подходил к армейской реформе. Для обучения первых двух драгунских полков были приглашены офицеры-иностранцы, а в качестве учебного пособия перевели на русский язык ряд западноевропейских уставов. В одном из них все внимание уделялось стрелковому бою с коня, стандартной тактики для европейской кавалерии (кроме шведов).

Приведу хорошую цитату из инернета как резюме:

«...в начале XVIII века, кавалерия большинства европейских стран широко использовала стрельбу с коня из мушкетов (фланкеры с пистолетами не в счет). Шведы атаковали с палашами "наголо" благодаря иной тактике и хорошей выучке.

Русские драгуны использовали вначале стрельбу с коня, но после того, как были неоднократно разбиты шведской кавалерией, по воле Царственного командующего, должны были забыть все европейские учения, и бить врага его же оружием. Как у них это поначалу получалось — не знаю. Ибо просто невозможно атаковать на равных опытного сконского наездника, сидящего на высоком и тяжелом голштинском мерине, в немецком седле, с мундштуком и шпорами, — на низенькой ногайской лошадке, в татарском седле, с высокой посадкой. Нарушение всех законов физики. Повторюсь — честь и хвала русской кавалерии!» © Рейтаръ

Петровские драгуны могли сражаться не только на коне, но и в пешем строю. Они могли даже штурмовать и брать крепости. Важной особенностью русской конницы, также отличавшей ее от кавалерии европейских армий, была способность самостоятельно решать стратегические задачи.

Русская артиллерия, которая получит мировую известность в будущем, делилась на четыре категории: осадную, крепостную, полевую и полковую. В каждом пехотном и кавалерийском полку было по две 3-х фунтовые пушки полковой артиллерии. Полковая артиллерия предназначалась для стрельбы картечью, она поддерживала огонь пехоты. Полевая артиллерия больших калибров была малоподвижной, обычно она размещалась равномерно по всему фронту или в батареях перед центром боевого порядка и на флангах. Петр придавал артиллерии большое значение, умело массировал ее огонь и часто добивался внезапности ее применения в крупных масштабах, например, под Полтавой.

Новое — это хорошо забытое старое, и против стандартного линейного построения европейских войск с равномерным распределением сил по фронту Петр Первый стремился создавать превосходство сил на решающем направлении.

В 1722 году Петр лично составил дополнения к «Воинскому уставу». При этом к исполнителям предъявлялось требование думать самостоятельно: «В уставах порядки писаны, а время и случае нет, а посему не следует держаться устава яко слепой стены». Это, между прочим, говорит о доверии Петра Великого русскому народу.

Именно Петром был создан мощный военно-морской флот. Сам он так характеризовал значение морского флота: «Всякий патентат, который едино войско сухопутное имеет, одну руку имеет, а который и флот имеет, обе руки имеет».

Первый русский 28-пушечный фрегат на Балтике фрегат был спущен на воду в 1709 году, а всего через 20 лет российский флот на Балтийском море был самым мощным: 32 линейных корабля (от 50-до 96-пушечных) и 16 фрегатов, не считая множества судов более мелкого тоннажа. К концу царствования Петра Россия, имевшая 48 линейных и 788 галерных судов, стала одной из сильнейших морских держав Европы.

 

Создавая армию, в своей принципиальной основе совершенно новую, передовую в сравнении с существовавшими тогда армиями, Петр вынужден был искать иные пути ее развития, новые методы воспитания, новые стратегии и тактики, не свойственные армиям Западной Европы. Своей реформой он заложил основу новой, передовой школы русского военного искусства.

Таким образом, как бы не пытались принизить его роль в реформировании армии, от факта, что именно благодаря Петру Первому русская армия стала одной из лучших для своего времени (и долго держалась на этом заделе), никуда не деться.

 

Примечание. Конечно, военная реформа обладала не только положительными сторонами. Ее масштаб потребовал значительных средств для содержания вооруженных сил и особых мер по поддержанию их регулярного строя. Но об этом мы поговорим в свою очередь.

Часть II

У людей замедленные рефлексы: понимают только следующие поколения. Станислав Ежи Лец

Историки и публицисты очень по-разному оценивают роль Петра Первого в истории России. Мнения располагаются в диапазоне от «великого преобразователя» до «тирана русского народа». Идут споры и о том, были реформы случайными, инициированными Петром, или же являлись следствием неизбежных исторических процессов.

Предвзятое отношение неизбежно приводит к расстановке акцентов на положительных или, наоборот, отрицательных событиях, при этом мнения о том, что именно считать положительным (отрицательным) тоже весьма субъективны.

Но при всем этом разбросе мнений нельзя оспорить, что Петр Великий был непоход на прежних правителей не только внешне, но и внутренне. Его личность очень сложна и противоречива, но при этом – цельна. Не разделяя теории Гумилева, все же можно сказать, что Петр был именно что пассионарной личностью. И всего себя он посвящал становлению России как государства мирового уровня.

Процитирую отрывок из «Курса русской истории» В.О. Ключевского:

«Петр не сидел во дворце, подобно прежним царям, рассылая всюду указы, направляя деятельность подчиненных; но он редко становился и во главе своих полков, чтобы водить их в огонь, подобно своему противнику Карлу XII. Впрочем, Полтава и Гангуд навсегда останутся в военной истории России светлыми памятниками личного участия Петра в боевых делах на суше и на море. Предоставляя действовать во фронте своим генералам и адмиралам, Петр взял на себя менее видную техническую часть войны: он оставался обычно позади своей армии, устроял ее тыл, набирал рекрутов, составлял планы военных движений, строил корабли и военные заводы, заготовлял амуницию, провиант и боевые снаряды, все запасал, всех ободрял, понукал, бранился, дрался, вешал, скакал из одного конца государства в другой, был чем-то вроде генерал-фельдцейхмейстера, генерал-провиантмейстера и корабельного обер-мастера. Такая безустанная деятельность, продолжавшаяся почти три десятка лет, сформировала и укрепила понятия, чувства, вкусы и привычки Петра.

Если Петр не спал, не ехал, не пировал или не осматривал чего-нибудь, он непременно что-нибудь строил. Руки его были вечно в работе, и с них не сходили мозоли. За ручной труд он брался при всяком представлявшемся к тому случае. В молодости, когда он еще многого не знал, осматривая фабрику или завод, он постоянно хватался за наблюдаемое дело. Ему трудно было оставаться простым зрителем чужой работы, особенно для него новой: рука инстинктивно просилась за инструмент; ему все хотелось сработать самому. Охота к рукомеслу развила в нем быструю сметливость и сноровку: зорко вглядевшись в незнакомую работу, он мигом усвоял ее. Ранняя наклонность к ремесленным занятиям, к технической работе обратилась у него в простую привычку, в безотчетный позыв: он хотел узнать и усвоить всякое новое дело, прежде чем успевал сообразить, на что оно ему понадобится. С летами он приобрел необъятную массу технических познаний. Уже в первую заграничную его поездку немецкие принцессы из разговора с ним вывели заключение, что он в совершенстве знал до 14 ремесел.

Будничную жизнь свою он старался устроить возможно проще и дешевле. Монарха, которого в Европе считали одним из самых могущественных и богатых в свете, часто видали в стоптанных башмаках и чулках, заштопанных собственной женой или дочерьми. Дома, встав с постели, он принимал в простом стареньком халате из китайской нанки, выезжал или выходил в незатейливом кафтане из толстого сукна, который не любил менять часто; летом, выходя недалеко, почти не носил шляпы; ездил обыкновенно на одноколке или на плохой паре и в таком кабриолете, в каком, по замечанию иноземца-очевидца, не всякий московский купец решился бы выехать. В торжественных случаях, когда, например, его приглашали на свадьбу, он брал экипаж напрокат у щеголя сенатского генерал-прокурора Ягужинского.»

Можно спорить о том, какую роль сыграли его реформы, но нельзя не уважать такого человека.

Кроме того, нельзя рассматривать деятельность Петра Первого, не учитывая того, что за 35 лет его правления лишь около полутора лет Россия не находилась в состоянии войны. Времени на неспешные раздумья попросту не было – надо было действовать, и, понятно, при этом совершались ошибки.

История не знает случаев, когда старое, отжившее, ретроградное уходит добровольно – это всегда происходит в сражении с новым. И тут Петру приходилось бороться с закостенелыми обычаями – ему было необходимо не просто слегка изменить ситуацию, но – сменить парадигму. Именно поэтому необходимы были комплексные меры во всех областях – от экономики и государственного устройства до указа о ношении европейской одежды.

Указ 1701 года:

«Всяких чинов людям московским и городовым жителям, и которые помещиковы и вотчинниковы крестьяне, приезжая, живут на Москве для промыслов, кроме духовного чина и пашенных крестьян, носить платье немецкое, верхнее саксонское и французское, а исподнее - камзолы, и штаны, и сапоги, и башмаки, и шапки немецкие и ездить на немецких седлах, а женскому полу всех чинов, также и попадьям, и дьяконицам, и церковных причетников, и драгунским, и солдатским, и стрелецким женам и детям их носить платье и шапки и кунтушы, а исподние бостроги, и юпки и башмаки немецкие ж, а русского платья, и черкесских кафтанов, и тулупов, и азямов, и штанов, и сапогов, и башмаков, и шапок отнюдь никому не носить, и на русских седлах не ездить, и мастеровым людям не делать и в рядах не торговать. С ослушников указа в воротах целовальники берут пошлину, с пеших по 13 алтын по 2 деньги, с конных по 2 рубля с человека; мастеровым людям, которые станут делать запрещенное платье, указ грозит жестоким наказаньем».

Какие вопли приходилось слышать от славянофилов по этому и подобному поводу! Это же – какой ужас! – отход от самобытности!

Некоторый перегиб, конечно, есть – Петр не отличался излишней нерешительностью. Но этот пример служит очень хорошей иллюстрацией необходимости смены менталитета всех слоев населения с патриархально-умиротворенного на, образно говоря, прогрессорский. С.М. Соловьев писал («История России с древнейших времен»):

«Мы уже говорили прежде о смысле преобразования наружности русского человека – преобразования, решительно закончившегося при Петре. Теперь, говоря преимущественно о перемене платья, мы опять должны заметить, что нельзя легко смотреть на это явление, ибо мы видим, что и в платье выражается известное историческое движение народов. Коснеющий, полусонный азиатец носит длинное, спальное платье. Как скоро человечество, на европейской почве, начинает вести более деятельную, подвижную жизнь, то происходит и перемена в одежде. Что делает обыкновенно человек в длинном платье, когда ему нужно работать? Он подбирает полы своего платья. То же самое делает европейское человечество, стремясь к своей новой, усиленной деятельности: оно подбирает, обрезывает полы своего длинного, вынесенного из Азии платья, и наш фрак (пусть называют его безобразным) есть необходимый результат и знамение этого стремления; длинное платье остается у женщины, которой деятельность сосредоточена дома, в семействе. Таким образом, и русский народ, вступая на поприще европейской деятельности, естественно, должен был одеться и в европейское платье, ибо вопрос не шел о знамении народности (это вопрос позднейший), вопрос состоял в том, к семье каких народов принадлежать, европейских или азиатских, и соответственно носить в одежде и знамение этой семьи.»

Преобразования шли комплексно. Всего за несколько десятков лет строится новая система управления, практически с нуля создается система образования, появляется периодическая печать, формируется регулярная армия современного типа, возникает военный флот. Появляются промышленные мануфактуры, развиваются кустарные промыслы, ремесла, налаживается торговля сельхозпродуктами. Взамен практически натурального хозяйства возникает общественное и географическое разделение труда. Город отделяется от деревни. Выделяются промысловые и земледельческие районы. Развивается внутренняя и внешняя торговля. Получает развитие русская культура и науки: математика и механика, физика и химия, география и ботаника, астрономия и "рудознатство". Казаки-землепроходцы открывают ряд новых земель в Сибири.

Именно благодаря Петру с политической изоляцией было покончено, международный престиж России укрепился. Можно сказать, что для «просвещенной Европы» все это было шоком: «русские лапотники» за краткий по историческим меркам миг создали государство мирового уровня.

После того, как русский народ разгромил считавшуюся непобедимой шведскую армию, Россия надолго укрепила свое международное положение. Ни до, ни после Петра за всю историю России не было такого продолжительного времени прочно огражденной внешней безопасности русского государства. Огромное, часто решающее влияние России на международное положение сказывалось спустя много десятков лет после Петра. Известна фраза, сделанная в конце XVIII века канцлером А.А. Безбородко молодым русским дипломатам: «Не знаю, как будет при вас, а при нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела».

 

Все петровские преобразования можно поделить на три этапа:

Первый (1699-1709гг.) – изменения в системе государственных учреждений и создание новых, перемены в системе местного самоуправления, установление рекрутской системы.

Второй (1710-1718гг.) – создание Сената и ликвидация прежних высших учреждений, первая областная реформа, проведение новой военной политики, широкое строительство флота, учреждение законодательства, перевод государственных учреждений из Москвы в Санкт-Петербург.

Третий (1719-1726) – начало работы новых, уже созданных учреждений, ликвидация старых; вторая областная реформа; расширение и реорганизация армии, реформа церковного управления; финансовая реформа; введение новой системы налогообложения и нового порядка государственной службы.

Давайте рассмотрим события того времени подробнее.

Административная реформа

Как уже писалось, Россия, доставшаяся Петру, была действительно небогатой страной, практически без промыслов, люди употребляли все средства, чтоб уклониться от платежа денег в казну. Нетрудно догадаться, что основной причиной являлась болезнь общества, воспитанного на так называемом кормлении. Необходимо было не просто ввести понятие общего государства взамен мелкотравчатых боярских вотчин, но преобразовать менталитет «моя хата с краю» на понимание всенародной пользы, на служении Русскому Государству, а не прислуживании чиновникам. Самих же чиновников надо было отучить смотреть на службу как на средство кормления, и века должны были пройти прежде, чем он мог отстать от этой привычки. Это – очень сложная задача, и не удивительно, что Петр не смог выполнить ее в полной мере. А его наследники не были им – и проблема вернулась.

Что показательно – в современности враги России сумели раздробить СССР, а сейчас взят курс на дальнейшее раздробление РФ, причем со стороны как либералов, так и ура-националистов, стремящихся собрать «элитных чистопородных русских» в заповедник «Русской республики» размером с гулькин нос. Хотя, думаю, это будет не заповедник, а заказник – в заповедниках-то вообще охотиться нельзя. Да, в СССР было много недостатков (дойдем и до этого периода), но была государственность. Верещагинское «за державу обидно» не понял бы боярин допетровской эпохи, и уж тем более это не понятно современным «эффективным собственникам». Как не понятно и «поколению Пепси».

Впрочем, не будем забегать вперед – я лишь хотел обратить внимание на роль Петра Первого в становлении Русской Империи, которая невозможна без сильной государственности.

 

Административные реформы являлись, пожалуй, самыми неудачными из проведенных реформ. Ключевский писал: «Преобразование управления – едва ли не самая показная, фасадная сторона преобразовательной деятельности Петра; по ней особенно охотно ценили и всю эту деятельность».

Можно сказать, что реформ в прямом смысле слова не было – были лишь непринципиальные изменения, которые проводились наспех, часто по принципу «не надо спешить выполнить приказ, его могут и отменить». Цель всех реформ в этой области прозрачна: необходимость найти средства на покрытие расходов по ведению войн, что и объясняет поспешный и непоследовательный характер нововведений – не получилось одно, надо пробовать другое.

Небольшое отступление: существует устойчивое мнение о том, как Петр Первый увеличивал подати, выжимая все соки из народа и т.д. Процитирую «Мифы в русской истории» В.Х. Балаева («Дуэль» №25, 1998 г):

«Среди тех, кто признает неизбежность и необходимость петровских реформ, некоторые считают, что они не стоили тягот и страданий, перенесенных русским народом. То есть поднимается вопрос о цене, которую пришлось заплатить русскому народу за петровские преобразования. При этом речь идет лишь о масштабах жертв, а не о том, насколько они окупились. Историческая аксиома, в соответствии с которой без усилий и жертв никакой прогресс немыслим, что за прогресс надо платить, просто игнорируется.

Наиболее последовательно доказывал чрезмерность тягот, выпавших русскому народу в период петровских реформ, П.Н. Милюков (Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры.М.,1919). Он писал, что «ценой разорения страны Россия возведена была в ранг европейской державы». Произвольно оперируя примитивной статистикой, Милюков доказывал, что в результате налоговой реформы Петра тяготы русского крестьянина возросли в 3 раза, а деятельность Петра разорила страну и привела к уменьшению ее населения.

Исследованиями С.Г. Струмилина, Е.В. Анисимова и многих других русских и зарубежных историков выводы Милюкова были убедительно опровергнуты (Анисимов Е.В. Податная реформа Петра I. Л.,1982). Было доказано, что резкое увеличение бюджетных поступлений явилось следствием не утроения налоговых тягот каждого плательщика, а главным образом их перераспределения. Население России достигло к 1724 г. 15 млн. человек (в 1678 г. имелось 5,6 млн. жителей). Произошло не разорение страны, а рост ее экономического могущества. К 1725 г. была создана крупная промышленность, насчитывавшая до 300 предприятий. Если в 1700 г. выплавлялось 150 тыс. пудов чугуна, то в 1725 г. – 800 тыс. пудов. Зависимость России от импорта в результате деятельности Петра I или существенно сократилась, или прекратилась. Более того, Россия начала вывозить в зарубежные страны железо, высоко ценимое в Англии и Голландии, полотно и др. Так, если в 1700 г. в Россию из Швеции ввезли 35 тыс. пудов железа, то в 1726 г. только через Петербург и Ригу за границу продали более 55 тыс. пудов русского железа. С 1712 г. Россия перестала закупать в Европе оружие.»

Кратко пройдемся по наиболее важным преобразованиям.

Первой административной реформой стало создание в 1699 году особого ведомства городов. Было введено местное самоуправление для городского купечества, а также населения поморских городов. Власть воевод отменялась. Выборные бурмистры должны были ведать судом и сбором денежных платежей. Во главе органов местного самоуправления была поставлена Московская ратуша.

С увеличением расходов на войну ратуша перестала справляться со своими обязанностями: «человеку трудно за очи всё разуметь и править». Было принято решение перенести центр тяжести управления на места – губернская реформа. По замыслу Петра, местные органы должны были заняться размещением и обеспечением войск в мирное время. В 1708 г. было провозглашено создание восьми губерний.

Однако главная задача губернской реформы – обеспечение армии за счет местных учреждений – выполнена не была, т.к. Северная война затянулась до 1721 г. и разместить в губерниях приписанные к ним полки не удалось.

При этом произошло смешение функций губернской и приказной администрации, в результате чего многие приказы были упразднены.

Пожалуй, положительным сдвигом был указ 1718 года об учреждении девяти коллегий: Чужестранных дел, Камер-коллегии (сбор доходов), Юстиц-коллегии, Ревизион-коллегии (ведомство финансового контроля), Воинской, Адмиралтейской, Коммерц-коллегии (торговля), Берг-коллегии и Мануфактур-коллегии (промышленность), а также Штатс-коллегии (ведомство государственных расходов). При этом многие старые органы государственной бюрократии были упразднены. Особенностью коллегий по сравнению с приказами стало более четкое разграничение сфер деятельности и, главное, – совещательный порядок ведения дел. Как пояснял сам Петр: «В коллегии предложенную нужду разбирают умы многие, и, что один не постигнет, то постигнет другий, а чего не увидит сей, то оный увидит».

Отметим, что до Петра Россия не знала органов управления торговлей и промышленностью. Создание и начало деятельности коллегий и Главного магистрата составляло суть происшедших перемен. Эти бюрократические учреждения явились институтами государственного регулирования национальной экономики, органами осуществления торгово-промышленной политики самодержавия.

Давая льготы мануфактуристам и купцам, государство Петра не собиралось устраняться из экономики и даже ослаблять свое воздействие на нее. Просто вся сила тяжести была перенесена с открытых форм принуждения на создание и деятельность административно-контрольной машины, которая могла направлять экономическую (и не только ее) жизнь страны в нужном государству направлении. Именно эта работа и была поручена вновь созданным специальным государственным учреждениям.

 

Следует сказать несколько слов о выходцах из низов, которые благодаря своим талантам могли продвинуться при Петре в высшие слои общества. Опять же – изобретением Петра Первого такая возможность не является, еще Федор Алексеевича отменил местнические разрядные книги. Однако именно при Петре теоретическая возможность стала проявляться на практике.

Самый известный пример – это, пожалуй, Александр Данилович Меншиков, который был правой рукой императора. Несмотря на все свои недостатки, за которые Петр не раз грозил отправить его в ссылку и даже собственноручно бил, благодаря своим способностям он сохранял свое положение.

Ближайшие служащие Петра достигали высокого государственного положения именно личными заслугами и талантами, а не аристократичностью происхождения. Например, великий канцлер граф Гаврила Иванович Головкин, генерал-адмирал граф Федор Матвеевич Апраксин, дипломаты Толстой, Матвеев, Неплюев, Волынский – отнюдь не отличались родовитостью и вышли из рядов неродословного дворянства XVII в.; их предки или вовсе не играли роли до Петра, или стали заметны (вследствие личной выслуги) очень незадолго до него. Из людей же «голубой крови» на высоких административных постах при Петре удерживались представители трех фамилий: Борис Петрович Шереметев, ставший графом и фельдмаршалом; князья Голицыны – Дмитрий Михайлович, сенатор, и Михаил Михайлович, фельдмаршал; и князья Долгорукие, из которых сенатор Яков Федорович стал героем исторических преданий, как образец высокой честности и бесстрашия. Также из родовитых дворян можно еще упомянуть князя Никиту Ивановича Репнина, фельдмаршала.

Таким образом, Петр Великий не смотрел на «породистость» ни как на отрицательный, ни как на положительный фактор – важнейшими качествами он считал личные способности и готовность служить Отечеству. «Кадры решают все», – было сказано гораздо позже, но принцип de facto был открыт именно Петром.

В 1722 году был принят Табель о рангах – свод законов о порядке государственной службы. Табель обязывал всех дворян служить, и объявляла службу единственным способом получения любого государственного чина, причем открывались возможности продвижения по службе и выходцев из «подлого люда». При этом достижение восьмого ранга означало присвоение дворянства – заслуженного, а не по наследству. «Мы для того никому никакого ранга не позволяем, пока они нам и отечеству никаких услуг не покажут и за оные характера не получат».

«Слово и дело»

Мифы об «угнетении русского народа» со стороны силовых структур не стихают – «кровавая гэбня» стала уже нарицательным термином. Что показательно, атака идет по всем «историческим фронтам» – многие либералы с пеной у рта кричат не только о КГБ/ФСБ недавнего прошлого (и настоящего), но заходятся в истерике и при упоминании силовиков времен Сталина и Берии; чуть спокойнее, но настойчиво ищут «происки против истинной свободы» во всей русской истории.

Причина очевидна: ни одно государство не может существовать без силовых структур. Продвигая миф о безусловной вредности таковых, пропагандисты способствуют развалу русского государства. Все виды анархизма – это утопия, по крайней мере – на современном уровне развития человечества.

Типичное кликушествование от уже известного нам Бушкова («Дракон московский»):

«Я уже не говорю о том, что именно при Петре жутким цветком распустилось пресловутое «слово и дело» — венец петровского политического сыска, позволявший кому угодно принародно выкрикнуть обвинение против кого угодно…

Самый последний заключенный мог, прокричавши эти страшные слова, автоматически подвести под пытки практически любого человека.

Иван Грозный был сатрапом. Он мог, не чинясь, снести дюжину голов — но многие тысячи людей благополучно поживали себе в отдалении, поскольку не попадались сатрапу на глаза. Петр же создал систему, по которой всякий без исключения был признан винтиком. Жуткий механизм, обрекавший при определенном повороте дел всякого, правого или виноватого, на самую страшную участь. Есть разница меж спущенным на людей ради развлечения медведем и писаным руководством для пыток.»

О том, что подобные тезисы всегда стыдливо умалчивают о том, что творилось в то же время в Европе, уже упоминалось в статье про Ивана Грозного, поэтому подробно раскрывать тему не имеет смысла. Напомню лишь то, что инквизиция в Европе прекратила свою деятельность как раз в XVIII веке, а уж она-то всегда работала по анонимным доносам. А что касается «правых и виноватых» – то можно посмотреть на известные события во Франции в конце века, хороший материал для сравнения. Современные гуманисты из принципа забывают, что отношения к человеческой жизни в разные времена было очень разным, и сравнивать события русской истории надо не с современной жизнью и тем более не каким-либо «идеалом», а с событиями нерусской истории того же периода. Очень познавательно, между прочим.

Давайте разберемся, что в действительности происходило в то время в области «слова и дела» (сведения в основном по книге Е.В. Анисимова «Русская пытка», С.-П., «Норинт», 2004).

Доносы, как нетрудно догадаться – изобретение отнюдь не Петра Первого. Еще Соборное Уложение 1649 года предусматривало наказание за недонесение:

«А буде кто сведав или услыша на царьское величество в каких людях скоп и заговор или иной какой умысел, а... про то не известит... и его за то казнить смертию без всякой пощады».

Однако нельзя не вспомнить, что для надзора за аппаратом управления была введена должность фискала. Слово остается ругательным до сих пор. По идее, их обязанностью было сообщать обо всех нарушениях законов, взяточничестве, казнокрадстве и других действиях, наносящих вред государству. На практике же фискалы нередко пользовались своим должностным положением для сведения личных счётов, а то и просто для вымогательства и обогащения. Тем не менее Петр поощрял фискалов, освободив их от подсудности местным властям, и даже ложный донос не карался: «ибо невозможно обо всем аккуратно ведать».

Это не значит, что фискалы действовали полностью безнаказанно – так, в 1722 году был казнен генерал-фискал А.Я. Нестеров за свои злоупотребления положением. И не значит, что их деятельность была во вред: тот же Нестеров в свое время раскрыл громадные хищения государственных средств губернатором М.П. Гагариным.

Наглядная иллюстрация сложности положения того времени: и без фискалов нельзя, и с ними – не лучше...

При этом Петра возмущали анонимные доносы, в отличие от «цивилизованной Европы» (об этом даже был особый указ от 25 января 1715 года, призывающий смело заявлять «о нужных и важных делах». Писать, присылать или подбрасывать анонимки, «подметные письма», считалось серьезным преступлением. Конечно, нельзя наивно думать, что содержание таких писем не изучалось, но тем не менее они официально сжигались палачом. Таким образом, Петр Первый даже в таких делал стремился привить народу ответственность и указать на необходимость открытого и честного служения государству.

Обвинение могло быть подано письменно, но чаще заявлялось устно, причем особенностью такой практики была необязательность приема у какого-либо чиновника. Можно было обратиться к любому государственному служащему, и тот был обязан вызвать офицера, два ход делу. Более того – можно было объявить «слово и дело государево» публично, при стечении народа; в этом случае, даже если местным чиновникам не очень-то хотелось вести расследование, они были вынуждены его проводить.

В качестве работы такой системы примера можно привести известное дело Салтычихи (1762 год). Шестеро ее дворовых, отправившихся заявить о творившемся произволе, были почти настигнуты погоней, но успели заявить «слово и дело!» у полицейской будки, после чего перешли под надзор полиции. Салтычиха подкупила полицейских чиновников, и арестованных ночью пытались перевести к ней на подворье. Однако, поняв, куда их ведут, подконвойные начали кричать «дело государево!», и сопровождающие не решились вести их дальше, опасаясь ответственности. Делу об убийствах был дан ход.

Таким образом, возможность заявить «слово и дело» работала против произвола на местах.

При этом изветы с большим сроком давности законно ставились под подозрение. «А ежели в тот день, за каким препятствием донесть не успеет, то, конечно, в другой день... по нужде на третий день, а больше отнюдь не мешкать».

Разумеется, система имела свои недостатки. Анисимов в своей книге упоминает случай, когда два монаха – Макарий и Адриан – были посажены за пьянство на цепь и тут же объявили друга на друга «слово и дело». Утром, протрезвев, они не смогли вспомнить, о чем, собственно говоря, хотели донести.

При этом попытка клеветы сурово каралась. В 1728 году дьячок Иван Гурьев донес на своего сокамерника, предъявив письмо, якобы выпавшее из его одежды. Следствие легко установило, что он сам приписал к вполне нейтральному письма соседа «возмутительное воровское». За то, что он «желал тем воровским умыслом привесть постороннего невинно к смертной казни... казнить смертию – четвертовать».

К тому же изветчика в сыске отнюдь не принимали с распростертыми объятиями. За ним устанавливался тщательный присмотр. Его обязанностью было доказать («довести») извет. За «недоведение» грозила смертная казнь.

Доказывать надо были при помощи фактов и свидетелей, причем описание ситуации требовало высокой точности – пересказ «воровских слов» рассматривался уже не как ложный извет, а как новое преступление, т.е. сказанное самим изветчиком.

Более того, если ответчик отрицал извет, то первым пытали изветчика (пытки в то время были практически обязательным явлением для следствия в любой стране), откуда и пошла известная пословица «Доносчику – первый кнут». Насколько мне известно, такой подход является уникальным.

Очень многие «зверства русской истории» при ознакомлении с фактическим материалом оказываются жупелами, которые некоторым выгодно поддерживать.

Церковная реформа

Трудно найти кого-либо, кто не слышал о том, что Петр Первый упразднил должность Патриарха русской церкви и создал Синод, который de facto стал более государственным органом власти, чем церковным.

Многие православные искренне возмущаются этим решением, да и при жизни Петра был слух о нем как об Антихристе – слишком уж неожиданными для традиционного уклада были проводимые им в жизнь реформы.

Давайте попробуем непредвзято посмотреть на причины и следствия превращения церкви в подчиненную государству структуру.

Примечание: в этой статье не затрагиваются вопросы о христианстве как религии, равно как и о значении христианства как государственной религии для русского народа. Раскрывается исключительно вопрос взаимодействия церкви как религиозного института и светской власти, причем именно в означенное время.

 

Петр Великий положил свою жизнь на то, чтобы из второстепенной страны сделать Империю. Устремленный к этой цели, он не терпел пренебрежения к ней от других, вне зависимости от их положения в обществе.

В то время духовенство в любой стране стремилось занять положение «государства в государстве», а в дальнейшем – стать на более высокий уровень, чем светские правители. Этот концепт наиболее наглядно отработан католиками – достаточно вспомнить случаи, когда европейские короли были вынуждены совершать покаяние перед Папой Римским, власть которого распространялась на все католические страны. Смешно даже спрашивать, как Петр Первый отнесся бы к подобным отношениям с церковными иерархами.

Русское духовенство также стремилось провести идею единовластия патриарха, не зависящего от царя. Церковная верхушка при этом укрепляла свое положение в государстве как привилегированная собственница земельных владений. Во времена Алексея Михайловича церковные иерархи, забыв раздоры, объединились вокруг патриарха Никона и выступила против секуляризационных нововведений царя единым фронтом.

Привилегированное положение церкви было однозначным. Так, наряду с государственными судебными органами существовал церковный суд. Судебная компетенция церковной власти простиралась на всех церковных людей и крестьян, живших на патриарших, архиерейских и монастырских землях – иначе, чем «государство в государстве» это не назвать.

Такие полномочия церкви берут свое начало еще в Судебнике 1497 года: «А попа, и диакона, и черньца, и черницу, и строя, и вдову, которые питаются от церкви божиа, то судить святитель или его судия.»

После принятия Соборного уложения 1649 года начали возникать серьезные противоречия между государственными органами и духовенством. Именно это уложение впервые запретило приобретение земель церковью. В гл.XVII, статьях 42-43 Уложения перечислялись все духовные власти и учреждения от патриарха до монастырей, которым впредь запрещалось принимать имения по духовным завещаниям на поминки усопших, как водилось в старину, под страхом конфискации в пользу государя.

На Соборе 1667 года было сформулировано следующее понимание духовной и царской власти: «Да будет признано заключение, что Царь имеет преимущество в делах гражданских, а Патриарх в делах Церковных, дабы таким образом сохранилась целою и непоколебимою стройность церковного учреждения». Однако Московский Собор 1675 года упраздняет действие «Монастырского приказа», светского учреждения, и это действие никак нельзя отнести к делам церковным.

Можно сказать, что имело место двоевластие: царь принимает определенный указ, а церковь ограничивает его действие.

К концу XVIII века духовенство полностью оформилось как привилегированное сословие: духовенство и его дети освобождались от подушной подати, рекрутской повинности; подлежали церковному суду по каноническому праву (за исключением преступлений государственной важности). По своей социально-классовой характеристике церковь четко относилась к феодалам: патриаршему двору, архиерейским домам и монастырям принадлежали на вотчинном праве огромные земли и приблизительно пятая часть крепостного крестьянства в стране. Экономическое могущество церкви обеспечивало ей определенную независимость от власти, что являлось основой для притязаний на вмешательство в государственные дела.

Отношение самодержавия власти к церкви неизбежно было двойственным. С одной стороны, церковь, осуществляя идеологическую функцию, внедряла в массы идею, что всякая власть, а царская в особенности, от Бога и повиновение ей является божественной заповедью («кесарю – кесарево»). Поэтому власть поддерживала и защищала церковь, а господствовавшая православная религия имела статус государственной религии. Но церковь не хотела мириться с подчиненным положением относительно государства.

К приходу к власти Петра ситуация, как не трудно догадаться, не изменилась. Характерным выражением ее в это время служит «Окружное послание», написанное патриархом Адрианом ко всей православной пастве вскоре после вступления своего на патриарший престол в 1690 году. Основная мысль, которая проходит через весь документ – это все та же идея Никона о превосходстве священства перед царством.

Посмотрим, что же писалось в послании, которое полностью называлось «Слово всякому, людям господним, каждому как должно чин звания своего хранить, благочестие и веру содержать православную, от чего отстраняться и чем наследовать спасение вечное» и по традиции распространялось повсеместно, т.е. доносилось до народа, а не было просто внутренним церковным документом.

С начальной строки первого своего обращения патриарх давал понять, что твердо стоит на позициях своих предшественников, Никона и Иоакима: «Два начальства вышнейших устроил Бог на земле, Священство, глаголю, и Царство — ово божественным служащее, ово человеческим владущее и пекущееся — ибо от единого и того же начальства оба сии происходят, человеческого жития к украшению».

Однако при этом «Царство власть имеет только на земле», а «Священство же власть имеет и на земле, и на небесах, ибо кого свяжет на земле — будут связаны и на небе, и кого разрешит на земле — будут разрешены и на небесах».

Обратите внимание – речь идет не только о духовной власти, но и вполне светской. Церковь согласно этому заявлению имеет власть «связывать на земле». Более того, государство (царство) обязано «церкви святой православной во всяких случаях и скудостях помощь подавать, паче же еретиков, раскольников и всяких наветников отгонять», а вот про обязательства церкви по отношению к государству – ничего не сказано.

Однозначно указывается приоритет патриаршей власти перед царской: «Мерность наша благодатью всесвятого и всесовершительного Духа учинен как архипастырь, и отец, и глава всех, — ибо патриарх есть образ Христов. Ибо все православные оной суть сыновья по духу: цари, князья, вельможи, и славные воины, и простые, богатые и убогие, мужья и жены, всяких возрастов и чинов правоверные — мои суть овцы, и знают меня, и гласа моего архипастырского слушают, и я знаю их и душу мою должен положить за них, за последующих мне.»

Патриарх уделял внимание и бытовым вопросам – так, он гневно осуждал брадобритие. Причем это не было мелочностью, признаком фанатизма и т.п., как часто писали марксистские историки. Если Петр стремился к преобразованиям, то Адриан был, выражаясь современным языком, консерватором, и прекрасно понимал опасность для традиционного уклада изменений даже в мелочах: «Вижу некие незаконные исповедания и предания ходящие и уклоняющихся в чужестранные некие обычаи, паче же прелести еретической содружествующих и сообщающихся со всеми ними. Что, если в начале, подобно мыши малой, не искоренится, удобно в великое возрастает и, как древо укоренившееся, даже со многими трудами не вырывается».

«Окружное послание ко всем православным о небритии бороды и усов» было построено строго на прочном каноническом фундаменте. Бог, писал патриарх, сотворив человека по своему образу и подобию, положил в то же время видимое различие между мужем и женой: мужу, как начальнику, израстил благолепную бороду; жене же, как несовершенной и подначальной, такого благолепия не дал — да будет подчиненной, видя мужа своего красоту, а себя лишенной этой красоты и совершенства, да будет смиренна всегда и покорна. Были и прямые ссылки на Библию: даруя закон народу израильскому, Бог ясно заповедал: «не порти края бороды твоей» (Левит 19:27).

Следует отметить, что бритие бород появилось еще при Годунове, но, конечно, не было широко распространено. Интересно и то, что лично Петру и его приближенным патриарх не предъявлял претензий по поводу «босых лиц».

Таким образом, из «Послания» четко видно, что, с точки зрения церковных иерархов, церковь должна стоять выше государства, патриарх – выше государя, при этом государство должно всячески опекать церковь.

Такую точку зрения Петр Великий не разделял.

Преобразования в строе церковной жизни в сторону государственной пользы Петр Первый начал еще при Адриане. Например, в 1697 г. царским указом под государственный контроль было взято хозяйство архиерейских домов и монастырей. В 1698 г. была прекращена раздача казенных денег (и продуктов) церквям, которые имели свои угодья и приходские дворы. С этого момента они должны были жить за счет своего труда.

После смерти патриарха (16 октября 1700г) Петр решительно взялся за наведение порядка в церкви согласно интересам царского абсолютизма.

Выборы нового патриарха так и не состоялись, был назначен экзарх (местоблюститель), которым по желанию царя стал митрополит Рязанский Стефан (Яворский). При этом экзарху и Собору были оставлены в компетенции лишь дела «о расколе, противностях Церкви и ересях». Назначениями на церковные должности и другими церковно-административными вопросами распоряжались сам Петр и его приближенные.

Реформирование взаимодействия государства и церкви протекало в течение всего царствования Петра Первого. На первом этапе (1701-1710гг.) подтверждаются по новой указы, ранее изданные царем Алексеем Михаловичем. Так, царским указом от января 1701 г. был восстановлен Монастырский Приказ, который учредил Алексей Михайлович и упразднил в 1675 г. Московский Собор. При этом, естественно, был распущен «Патриарший Приказ», а управление церковными людьми и землями, печатание духовных книг, руководство духовными школами и т.д. было передано Монастырскому Приказу.

Петр, руководствуясь идеей об общественном благе, для которого необходим продуктивный труд всех членов общества, разворачивает наступление на монахов и монастыри. Указом 30 декабря 1701 г. царь отнял у монастырей право распоряжаться своими доходами, сбор коих был поручен тому же Монастырскому Приказу, который, по воле Петра, вмешался и во внутренний уклад монастырской жизни, до этого бывший «непрозрачным» для государства. Была устроена перепись монахов, запрещены без особого разрешения переходы из одного монастыря в другой. Постриг новых монахов также требовал разрешения государя. Впоследствии у царя появилась идея использовать монастыри как приюты для отставных солдат и нищих, а в указе 1724 г. количество монахов в монастыре ставится в прямую зависимость от числа людей, за которыми они ухаживают.

В 1702 г. Петр Первый специальным указом разрешил христианам неправославных вероисповеданий строить храмы и свободно исполнять свои религиозные обряды, поскольку в то время на русскую государственную службу поступало множество иностранцев. Возникали лютеранские и католические общины. Петр как государственный деятель не придавал большого значения различиям вероисповеданий и смотрел на церковь утилитарно, с точки зрения ее пользы для воспитания народа в интересах государства.

Второй этап реконструирования отношений между духовенством и государством начался в октябре 1717 года. Петр Первый назначает десять президентов в уже спроектированные коллегии, среди которых еще нет коллегии по церковным делам. Проект таковой коллегии, так называемый «Духовный регламент», он поручает писать Феофану, причем не ставя в известность церковных иерархов. К этому времени Петр окончательно утверждается в мысли, что «в государстве с монаршинским правлением соборная форма совершеннее и лучше единоличного правительства». Действительно, «духовный престол», при этом претендующий не только на духовную, но и на земную власть, странно смотрится рядом с императорским.

Проект Духовного регламента был написан к февралю 1720 года, 23 февраля Петр посылает его на рассмотрение Сенату и архиереям для ознакомления и «чтоб ремарки поставили i на каждой ремарке экспликацию вины дела».

И тут же, не откладывая дела в долгий ящик, уже 24 февраля издает Указ Сенату о подписании Регламента Духовной Коллегии: «Понеже вчерас от вас я слышал, что проэктъ Духовной Колегиi как архиеереi, так i вы слушали i приняли все за благо, того ради надлежит архиеером i вам оной потписат, которой потом i я закреплю».

Вскоре, 9 марта, Сенат издает Указ «О собирании подписей епископов и архимандритов Московской губернии под текстом Регламента Духовной Коллегии». Текст Регламента с посыльными рассылался всем духовным лицам. При этом было уведомлено: «А буде кто подписыватца не станет, и у того всять на писме за рукою, какой ради причины онои не подписываетца, чтоб о том показали имянно». Логично – если закон не устраивает, то надо объяснить, чем именно.

Таким образом, вариант «проигнорировать» был de facto невозможно, и 25 января 1921 года проект был принят с несколькими дополнениями. В числе подписавших проект было 6 епископов и 3 архимандрита.

Петр Первый дал год срока для подписания документа остальным епископатом, и уже через семь месяцев были собраны подписи 19-ти епископов, 48-ми архимандритов, 15 игуменов и 5 иеромонахов. Никаких возражений и поправок к регламенту не наблюдалось. Петр сумел сделать «предложение, от которого невозможно отказаться».

Духовный регламент получил официальное название: «Регламент или устав духовной коллегии».

Таким образом, реформа высшего церковного управления была проведена чисто административными методами. Для церкви такой порядок был необычен, но для государства уже стал стандартным: манифест императора с утверждением Сенатом. Фактически Духовная коллегия дополнила реестр ранее утвержденных коллегий.

Вместо патриарха Российской Церковью теперь правил «Коллегиум Духовное», состоявший из «президента, двух вице-президентов, трех советников из архимандритов, четырех асессоров из протопопов…», причем каждый из них приносил присягу Государю.

В полномочия Духовной коллегии передали следующие вопросы:

• духовного суда (по преступлениям против веры и благочестия);
• цензуры;
• рассмотрение сектантских учений, с целью доклада государству о допустимости их присутствия в России;
• испытание кандидатов на епископские звания;
• надзор за церковным имуществом; защита духовенства перед мирским судом;
• проверка подлинности завещаний;
• благотворительность и искоренение нищенства;
• борьба с различными злоупотреблениями в церковной среде.

Принцип государственной централизации был претворен в жизнь. «Должна же есть Коллегия сия, и новыми впредь правилами дополнять Регламент свой, яковых правил востребуют разные разных дел случаи. Однакож делать сие должна Коллегия Духовная не без Нашего соизволения». Таким образом, фактически любое изменение регламента могло произойти только с утверждения императора и Сената.

С 25-го января по 14-е февраля 1721 года назначенные 11 членов Коллегии являлись в Сенат, получали указ и приводились к присяге, как и члены прочих коллегий. Причем духовная Коллегия возглавлялась Сенатом, к которому можно было при случае апеллировать на духовную Коллегию, а в присяге члены коллегии клялись в верности возглавлению Церковной иерархии светским монархом: «Исповедую же с клятвою крайняго судию духовных сея коллегии быти самого всероссийскаго монарха, государя нашего всемилостивейшаго».

Президентом стал Стефан Яворский, вице-президентами – Феодосий Яновский и Феофан Прокопович.

14 февраля 1721 года было назначено открытие новой государственной Коллегии, на котором коллегия сразу же поменяла название на Святейший Правительствующий Синод. Выиграв сражение с церковниками стратегически, Петр не настаивал на мелочах. Более того, он поставил Синод de jure на одну ступень с Сенатом. Амбиции были удовлетворены, а de facto, разумеется, не был отменен Указ от 22 февраля 1711 года «Об учреждении Правительствующего Сената…», в соответствии с которым именно Сенат занимал правительствующее положение в России в момент отлучки Петра Первого. Синод такими полномочиями не наделялся ни при какой ситуации.

Одна из последующих резолюций Петра с разъяснениями по этому поводу: «Какое дело позовет о новом каком определении генеральном, то не должно ни в Синоде, ни в Сенате без подписания моей руки чинить. А буде в отлучении моем такое дело случится, а обождать до прибытия моего будет невозможно, то Синоду согласиться с Сенатом и подписать и потом публиковать».

Петр как император не мог не думать о легитимности преобразований не только внутри государства, но и со стороны других правителей. Он написал 30 сентября 1721 г. обращение к патриарху Константинопольскому от своего имени, в котором, упомянув о реформах, просил о признании нового учреждения. Никаких запросов о подробностях не последовало, и 1 февраля 1722 года патриарх Иеремия прислал предварительный положительный ответ, а 23 сентября 1723 года – грамоту, дублированную почти тождественной грамотой патриарха Антиохийского Афанасия. В этих грамотах Святейший Синод приравнивается к прочим четырем патриархам.

Главное было сделано, и на третьем этапе реформ (1722-1725гг.) проводится реорганизация социальной структуры духовенства (унификация церковных чинов, учреждение штатов церковнослужителей). Также наметилась тенденция лишения духовенства прав владения вотчинами и передачи этих прав государству, которая не была завершена из-за смерти самодержца.

Реформы в этой области были направлены в основном на предотвращения «раздувания штатов» и на уменьшение экономической власти церкви. Для церковнослужителей были определены штаты – один священник на 100-150 дворов прихожан. В 1722 году Петр Первый издает Указ, ограничивающий рамки духовного сословия только священнослужителями и их прямыми наследниками. Более 3/5 мужского состава приходского духовенства (дьячки, пономари и т.п.) в результате было исключено из духовного сословия.

Дальнейшим закреплением церковной власти в роли государственного института стало появление синодальной прокуратуры. Для наблюдения за правильностью исполнения Духовного регламента, течением дел и дисциплиной в Синоде, Указом от 11 мая 1722 года «О выборе из офицеров кандидата в обер-прокуроры Святейшего Синода, о снабжении его инструкцией…» был назначен специальный светский чиновник, обер-прокурор Синода. Он должен был стать «оком государевым» в высшем церковном управлении. Обер-прокурор подчинялся генерал-прокурору Сената и должен был докладывать о состоянии дел в Синоде непосредственно императору.

«Обер-прокурор повинен сидеть в Синоде и смотреть накрепко, дабы Синод свою должность хранил и во всех делах, которыя к синодскому рассмотрению и решению подлежат, истинно, ревностно и порядочно, без потеряния времени, по регламентам и указам отправлял, разве какая законная причина ко отправлению ему помешает, что все записывать повинен в свой журнал; также накрепко смотреть, чтоб в Синоде не на столе только дела вершились, но самим действом по указам исполнялись... Также должен накрепко смотреть, дабы Синод в своем звании праведно и нелицемерно поступал. А ежели что увидит противное сему, тогда в тот же час повинен предлагать Синоду явно с полным изъяснением, в чем они или некоторые из них не так делают, как надлежит, дабы исправили. А ежели не послушают, то должен в тот час протестовать, и оное дело остановить, и немедленно донесть Нам [Петру Первому], если весьма нужное; а о прочих — в бытность Нашу в Синоде, или помесячно, или понедельно, как указ иметь будет».

Таким образом, при реорганизации высшего управления церковью была значительно ограничена ее самостоятельность. Но, разумеется, церковь полностью сохраняла свой авторитет в духовных делах.

Многие исследователи крайне отрицательно относятся к церковной реформе Петра Первого, однако оценка производится ими через фильтр «духовности и морали». Дело не в том, что-де император вдруг ни с того ни с сего решил истребить монахов как класс. Все проще: монашество было освобождено от податей и государственной службы, чего Петр Первый как государственник просто не мог позволить.

М.В. Зызыкин писал:

«Он занят был сам преобразованием материальных сил народа, — смотрел на подданных исключительно с государственной точки зрения, требовал, чтобы решительно никто от такой именно службы не уклонялся, и монашеское отрешение от мира для него казалось тунеядством. Такая узко материалистическая точка зрения Петра простиралась и на духовенство. ... Вся крайность петровского утилитарно материалистического воззрения сказалась в этой реформе монастырей, потребовавшей от монахов материального служения обществу, при убеждении в беспомощности их духовного служения...».

Это же прямым текстом писал и сам Петр: «А что говорят молятся, то и все молятся... Какая прибыль обществу от сего? Воистину токмо старая пословица: ни Богу, ни людям; понеже большая часть бегут от податей и от лености, дабы даром хлеб есть».

Секуляризация церковных земель продолжалась и после смерти Петра Первого. Решающим стал указ Екатерины II, лишивший церковь всех вотчин и переведший монастыри и епархии на штатные оклады. Крестьяне, принадлежавшие ранее церкви (около восьмисот тысяч человек), были переведены на положение государственных.

 

Несмотря на согласие официальных церковных иерархов, церковная реформа в широких церковных кругах воспринималась отнюдь не восторженно. Возможно, что только один архиепископ Феофан был всецело предан реформе, идеологом которой он фактически являлся, остальные же лишь не стали выступать против вмешательства императора лично и государства в целом в церковные дела. При этом даже президент Синода митрополит Рязанский Стефан Яворский считал патриаршество необходимой и лучшей формой управления русской церковью.

Однако мы рассматриваем не теологический аспект реформ, а практический. Как именно управляется церковь – мне, как атеисту, вообще мало интересно. А вот как эта церковь взаимодействует с государством, какую пользу (или вред) приносит, и в каком размере – вопрос куда более важный.

С точки зрения государственного, равно как и правового подхода реформы можно оценить как сугубо положительные.

Главное – это решение проблемы двоевластия. Причем дело не столько в должности патриарха, несмотря на «власть имеет и на земле», сколько в наличии отдельной системы церковной иерархии, со своими институтами собственности, судебными и законодательными органами и др. Взамен такого двоевластия была создана централизованная система управления государственными органами, в том числе и церковью с помощью духовной коллегии.

Унификация духовных чинов, а также их распределение на определенные территории, имело важное значение для Губернской реформы.

Обобщенно: была создана единая централизованная система управления государством, без которой невозможно существование России как Империи.

И этот факт перевешивает чашу весов, сколько бы недовольства от потери власти и богатства не клалось на другую. В конце концов, не кто иной, как Иисус, говорил: «Царство Мое не от мира сего» (Иоан. 18:36).

 

Впрочем, о том, что реформа устраивала обе стороны, говорит и тот факт, что такая система разделения полномочий государства и церкви продержалась вплоть до революции 1918 года, когда церковь была отделена от государства.

Можно привести косвенный пример из современности: в декабре 2003 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II стал первым лауреатом ордена Петра Первого Великого, награды Международной Палаты личности. Если бы церковная реформа Петра Первого противоречила бы учению РПЦ, то, несомненно, Алексий II не имел бы права принять такой знак отличия.

Часть III

Хочешь избежать критики — ничего не делай, ничего не говори и будь никем.

Ломоносов называл Петра человеком, богу подобным, а Державин писал: «Не бог ли в нем сходил с небес?». Разумеется, не все относились к Петру Первому с такими пиететом. Современники Державина, увлекавшиеся французской философией, начинали смотреть на дело Петра иначе. Тем, кто привык к отвлеченным общественным построениям, не могла нравиться деятельность реформатора, посвященная конкретным мелочам военного дела и государственного хозяйства. Она выглядела для них слишком низменной и материальной. Типичный интеллигентский подход.

Некоторые аспекты деятельности Петра были рассмотрены в первых двух частях работы, из важных вопросов осталась экономическая и социальная деятельность. Казалось бы, тут все ясно — именно при Петре русская промышленность развивалась семимильными шагами, догнав и перегнав Европу. Введение табеля о рангах позволило продвигаться талантам с самого низа, а верхние восемь чинов давали дворянство — можно смело сказать, что это были первые зачатки меритократии.

Тем не менее, помимо интеллигентского подхода «какой-то Петр был не гламурный, фи», есть немало публикаций, которые обвиняют императора именно в рамках его деятельности. Процитирую того же Бушкова, который прилежно собрал все, скажем так, специфические претензии.

«Иван Грозный, как много раз говорено, был сатрап. Он мог рубить головы и варить на сковородах, спускать на народ медведей и громить изобличенные в сепаратизме города. Однако он — как любой другой российский самодержец до Петра — вовсе не посягал на основы рынка.

Со временем, при наследниках Петра, промышленность стала давать сбои, безнадежно отставать от европейской — потому что рабский труд, как тысячу раз говорено, непродуктивен. К началу XIX века отставание стало свершившимся фактом и аукнулось впоследствии позорным поражением в Крымской войне.»

Я просто поражаюсь пылу таких вот обличителей — Петр, знаете ли, виноват в том, что произошло в XIX веке! При том, что без него многие реформы были попросту остановлены. Впрочем, вот еще прекраснодушное:

«Строго говоря, порты на Балтийском море России были и не особенно нужны. Торговля с Европой через Архангельск являла собой не то полусонное копошение, каким ее впоследствии стали представлять превозносившие Петра историки, а налаженное и мощное предприятие. Только за один год (что полностью подтверждается иностранными источниками) чистая прибыль от архангельского товарооборота дала триста тысяч рублей — сумма по тем временам фантастическая.»

Ну сами подумайте — зачем все эти порты вблизи Европы, когда можно возить все в Архангельск, а уже оттуда — в Европу? В то время, конечно, когда северные моря не покрыты льдом. И так хорошо получается, не спеша...

Вот только Петр прекрасно понимал, что надо спешить. Впрочем, об этом было написано в первой части главы. Давайте лучше рассмотрим страшное преступление — посягательство на Основы Рынка. Что именно предпринял Петр?

Экономика

Начнем с предыстории. Задолго до Петра, в 1630 году в Москву прибыло голландское посольство, которое привезло с собой комплексный план включения России в Мировой Рынок. Послы Бурх и Фелтдриль предлагали Москве стать поставщиком хлеба, льна, пеньки, поташа, смолы, леса; речь шла не просто о торговле, а об организации экспортного производства: с участием голландских фермеров-предпринимателей предполагалось свести обширные леса в Среднем Поволжье и создать огромные хлебные плантации; побочным продуктом при сжигании древесины были зола и поташ, которые так же предполагалось вывозить. Голландский проект был отклонен русским правительством, но тем не менее голландцы получили право скупать во внутренних районах государства все упомянутые послами товары, за исключением хлеба.

Как легко видеть, представители Мирового Рынка были не прочь поживиться природными богатствами России, но при этом строить что-то промышленное не намеревались. Правительство же было, можно сказать, не особо против. Наглядно ориентацию экономики того времени можно продемонстрировать тем, что 1620-х годах русская копейка была девальвирована так, чтобы соответствовать по ценности голландскому штиверу.

Когда в 1645 году умер царь Михаил Федорович, царевичу Алексею было 16 лет, и он всецело подчинился влиянию своего воспитателя — власть оказалась в руках «партии реформ». Следующие месяцы стали свидетелями настоящей «бархатной революции»: родовитые бояре, возглавлявшие приказы и ведомства, один за другим отстранялись от своих постов и отсылались воеводами в дальние города. На смену им приходили незнатные, но преданные Морозову чиновники.

Военные нужды требовали денег, и Морозов попытался собрать недоимки от прежних лет. Эта попытка указывает на реформаторский характер правительства: оно возложило недоимки за сбор налогов на тех, кто их собирал — на воевод. Такая практика была неслыханной: чиновники приказывали платить родовитым боярам! Однако вскоре правительство испугалось своей смелости и отменило указ: для управления государством требуются не только идеи, но и воля к их выполнению.

Короче говоря, политика оказалась неудачной; налоговая реформа провалилась. Характерной чертой новой власти были беспредельные взяточничество и вымогательства. Почти все иностранцы, оставившие записки о России тех дней, в один голос свидетельствуют об алчности Морозова, Милославского и их подчиненных. Это было характерной чертой «западников», связанной с их предпринимательской деятельностью.

Вот в таком виде Петру досталась экономика. Можно смело провести параллель с современным положением России — от ориентации на продажу природных богатств до взяточничества.

Петр же радел не о собственном кармане, а России. Ключевский пишет:

«Он познакомился с Западной Европой, когда там в государственном и народном хозяйстве господствовала меркантильная система, основная мысль которой, как известно, состояла в том, что каждый народ для того, чтобы не беднеть, должен сам производить все, им потребляемое, не нуждаясь в помощи чужестранного труда, а чтобы богатеть, должен вывозить как можно больше и ввозить как можно меньше. Усвоив себе такой же взгляд по наблюдениям или самобытно, Петр старался завести дома всевозможные производства, не обращая внимания на то, во что обойдется их заведение. Его поклонник Посошков, кажется, верно истолковывал его мысль, говоря, что хотя в первые годы новое домашнее производство обойдется и дороже заморского, зато потом, упрочившись, окупится. Здесь Петр руководился двумя соображениями: 1) Россия не уступает другим странам, а превосходит их обилием разных природных богатств, еще не тронутых и даже не приведенных в известность; 2) разработку этих богатств должно вести само государство принудительными мерами. Оба эти соображения Петр не раз высказывал в своих указах. Так он писал: “Наше Российское государство пред многими иными землями преизобилует и потребными металлами и минералами благословенно есть, которые до нынешнего времени без всякого прилежания исканы”. Завести новое полезное производство, шелковицу, виноградарство, отыскать нетронутую доходную статью и разработать ее, чтобы “божие благословение под землею втуне не оставалось”, — это стало главным предметом народнохозяйственных забот Петра. Но в то же время это был крайне бережливый хозяин, зорким глазом вникавший во всякую хозяйственную мелочь: поощряя разработку нетронутых природных богатств страны, он дорожил ими, оборонял их от хищнических рук, от бесцельного истребления, особенно берег строевой лес, зная бестолковое отношение к нему русского народа, хлопотал об ископаемом топливе, торфе и каменном угле, думал о полезном употреблении вещей, которые бросали за негодностью, из обрубков и сучьев корабельного дерева предписывал делать оси и жечь поташ.»

Обратите внимание: в Европе «для себя» использовался концепт «каждый народ для того, чтобы не беднеть, должен сам производить все, им потребляемое», а России предлагали стать сырьевым придатком. Наглядно показано отношение европейцев — никто не собирался «принимать в свой круг», а вот выкачивать прибыли — это всегда пожалуйста. Ситуация, кстати говоря, никогда не менялась, включая наши дни.

Политика, которой продвигалась промышленность, была стандартной — метод кнута и пряника. Но следует заметить, что пряник был большим и вкусным. Льготы, которыми Петр поощрял промышленность, были беспрецедентными. Основатели фабрики или завода освобождались от казенных и городских служб и других повинностей, иногда с неотделенными сыновьями и братьями, приказчиками, мастерами и их учениками, могли несколько лет беспошлинно продавать свои товары и покупать материалы, получали безвозвратные субсидии и беспроцентные ссуды. Мануфактур-коллегия обязана была особенно прилежно следить за компанейскими фабриками, в случае их упадка расследовать причину и, если она оказывалась в недостатке оборотных средств, тотчас «чинить капиталом вспоможение». Промышленные предприятия ограждались от иноземной конкуренции запретительными пошлинами (Таможенный устав 1724 г.), которые достигали стоимости привозного товара, если выработка этою товара на русских фабриках равнялась заграничному привозу.

Обычным методом была постройка за казенный счет нового завода, который потом — все на тех же льготных условиях! — отдавался предпринимателям, причем иногда чуть ли не насильно. Так в 1712 г. велено было построить суконные фабрики и отдать торговым людям, собрав компанию, «а буде волею не похотят, хотя в неволю, а за завод деньги брать погодно с легкостью, дабы ласково им в том деле промышлять было». Заведение фабрики или образование компании становились службой по наряду, своего рода повинностью, а фабрика и компания получали характер государственного учреждения.

Таким образом строились мануфактуры во многих отраслях — стекольной, пороховой, бумагоделательной, парусинной, полотняной, шелкоткацкой, суконной, кожевенной, канатной, красочной, лесопильной и многих других. Если в начале XVIII в. в России выплавляли около 150 тыс. пудов чугуна, то в 1725 г. — более 800 тыс. пудов, а к концу XVIII в. — более 2 млн. пудов. С 1722 г. чугун начал продаваться на экспорт. Наглядная иллюстрация, не так ли?

Всего Петр оставил после себя более двухсот фабрик и заводов по самым разнообразным отраслям хозяйства.

Казалось бы, откуда взяться необходимости применения «кнута» при таких льготных условиях? Бери готовое дело задаром и торгуй беспошлинно, а за это лишь выполняй государственные заказы — которые автоматом обозначают, что в убытке не останешься. Тем не менее это обозначает необходимость что-то делать, а потомственное дворянство привыкло лишь получать доходы, обирая своих крестьян догола. Известный исторический пример: в селе Дединове на Оке жили в свое удовольствие братья Шустовы, никаким промыслом не занимавшиеся. Заявляли свой доход всего на две-три тысячи. Но в 1704 г. поступили сведения, что они унаследовали от дедов огромное богатство, которое пропивают, а не вкладывают в какое-либо дело. В результате было обнаружено и конфисковано 4 пуда 13 фунтов червонцев и золота, а старых московских серебряных денег — 106 пудов.

Современная либеральная мысль ужасается такому произволу — как же так, отнять самое священное, частную собственность! Но Петр мыслил другими категориями: те, кто могут действовать на благо государства Российского, должны это делать. По такому завету он жил сам и требовал от других. Богатеть отнюдь не возбранялось — но при этом надо было помогать богатеть Родине. Достаточно вспомнить пример Ивана Демидова и сравнить с упомянутыми Шустовыми...

 

В результате Петровской политики в экономической области за сверхкороткий срок была создана мощная промышленность, способная полностью обеспечить военные и государственные нужды и ни в чем не зависящая от импорта. За 1695-1725 годы было построено мануфактур в десять раз больше, чем их было в XVII веке, а объем производства увеличился более, чем на порядок.

При этом, когда военные нужды уже не требовали сверхнапряжения экономики, Петр пошел на существенное изменение торгово-промышленной политики. Примерно с конца 10-х годов XVIII в., когда в успешном завершении войны никто не сомневался, была фактически ликвидирована монополия на экспортную торговлю, начало поощряться частное предпринимательство. Таким образом, драконовские меры не были самоцелью, а были вызваны войной.

 

Можно выдвинуть две основные претензии, предъявляемые Петру Великому в этой области. Гуманисты и либералы очень любят повозмущаться крепостным правом. Все тот же Бушков:

«При Петре на многочисленных, выраставших, как грибы, заводах в основном работали рабы — бесправные люди, трудившиеся за харчи, загнанные за высокие стены на всю жизнь. В документах того времени сплошь и рядом встречаются слова “отдать в работу навечно”: не только на оружейные заводы, но и в прядильные мастерские, если речь идет о женщинах. Указ 1721 г. гласил, что все промышленники, даже не дворянского происхождения, имеют право покупать деревни с крепостными крестьянами, которых вправе заставлять пожизненно трудиться на заводах и рудниках. Дошло до того, что с заводов запрещалось изымать беглых от помещиков крестьян, — но легко догадаться, что эти “облагодетельствованные” беглецы становились рабами уже не помещика, а фабриканта…»

Действительно, указом 18 января 1721 г. фабрикантам и заводчикам из купцов дано было дворянское право приобретать к их фабрикам и заводам деревни, причем с четким указанием: «токмо под такою кондициею, дабы те деревни всегда были уже при тех заводах неотлучно». Так мануфактурным и заводским промышленникам была дана дворянская привилегия: право владеть землей с крепостным населением. Их положение было даже более привилегированным укрывать беглых землевладельцы не могли.

Гуманисты, как всегда «нечаянно», упускают из вида два элементарных соображения.

Во-первых, если бы не было таких тягот у народа, которых никто и никогда не отрицал, — то ныне мы жили бы не в России, а кто где. В каком-нибудь польском или турецком протекторате, например. Полная аналогия: Великая Отечественная Война, в которой народ понес тяжелые потери и при этом работал с напряжением всех сил. Более корректным будет рассмотрение и довоенного периода, начиная с индустриализации — если бы ее не было, то войну бы мы проиграли. Так что — надо было оставаться патриархально-аргарной страной и ждать, пока кто-либо соизволит нас завоевать?

Во-вторых, как и во всех случаях описания «этих зверств русских варваров», нет сравнения с «цивилизованной Европой».

Возьмем, скажем, Англию. Первый фабричный закон был принят лишь в 1802 году, он установил для учеников в хлопчатобумажных и шерстяных фабриках 12-часовой день. Как думаете — до его принятия рабочий день был меньше или больше? Тем не менее, парламентские комиссии первой половины XIX в. не раз сталкивались с нарушением этого закона: рабочий день в производствах, обрабатывающих волокнистые вещества, был 15–16 часов; в рудниках была обычной работа по 14–15 часов в сутки. Ограничение рабочего дня для детей 9–13 лет до 9 часов было принято законодательно только в 1833 году.

Во Франции первый закон, регулирующий рабочий день, был принят в 1841 году. Он предусматривал 12-часовой рабочий день для подростков 12–16 лет (для взрослых, понятно, больше). Закон на практике стал выполняться далеко не сразу, до ужесточения законодательства в 1848 г. дети нередко работали по 13–14 часов, взрослые — не менее 14 часов, часто по 15–16 часов в сутки.

В России регламент Адмиралтейств-Коллегии 1722 г. устанавливал летний рабочий день в 12½–13½ часов, в остальное время года работа должна начинаться за час до восхода солнца и кончаться через час после заката. Регламентом 1741 г. для суконных фабрик был установлен средний рабочий Д. в 15 час.

Нас, привычных к 8-мичасовому рабочему дню, числа впечатляют; но сравнение с Европой показывает, что ничего особенного в таком труде не было, более того — ограничение рабочего дня со стороны государства в России появилось чуть ли не на век раньше, чем в «цивилизованных странах».

 

Но наиболее показательна вторая претензия, озвученная в самом начале: политика Петра в области экономики помешало образованию Свободного Рынка и затормозило появление капитализма в России.
Да, мануфактура при Петре, хотя и имела капиталистические черты, но использовала преимущественно труд крестьян — посессионных, приписных, оброчных и др. — что de facto делало ее крепостническим предприятием. При этом в XVIII веке роль государства в экономике чрезвычайно возросла. Обладая огромными финансовыми и материальными ресурсами, а также правом неограниченного пользования землей и ее недрами, государство взяло на себя глобальное регулирование — что для страны такого размера, как Россия, не просто целесообразно, а необходимо.

Крепостническая политика в промышленности деформировала и процесс образования русской буржуазии. Став владельцами крепостных, мануфактуристы не ощущали своего социального своеобразия, а стремились повысить свой статус путем получения дворянства.

Самыми важными последствиями активного государственного промышленного строительства при Петре Великом были: 1. создание мощной экономической базы, столь необходимой развивающейся нации; 2. существенное торможение имевшихся тенденций развития страны по капиталистическому пути, на который уже встали европейские народы.

Н. Эйдельман в своей работе «“Революция сверху” в России» пишет:

«Итак, капитализм, буржуазия, которые на Западе уже выходят, а кое-где решительно вышли вперед, здесь, на Руси, как бы не заметны.

Но притом широчайшая торговля, решительное включение в европейскую экономическую систему, поощрение российских изделий... капитализм же, почти выброшенный из крупного производства, уходит в деревню, в мелкие промыслы, к богатым крестьянам, которые нанимают бедных односельчан рабочими; притом сами сельские богатеи обычно — крепостные у помещиков и, лишь постепенно откупаясь за огромные суммы, становятся “классическими” буржуями... Более того, из свободных государственных крестьян вышло куда меньше “миллионщиков”, чем из крепостных. Савва Васильевич Морозов был пастухом — крепостным помещика Рюмина, потом набирал капитал извозчиком, наемным ткачом. Наконец, у него собственное дело, ворочает десятками тысяч, однако лишь после четверти века предпринимательства выкупается с четырьмя сыновьями на волю за 17 тысяч рублей ассигнациями.»

Таким образом, система отнюдь не препятствовала частному предпринимательству, богачом мог стать даже крепостной; но при этом те, у кого главной целью было именно получение прибыли, а не благополучие страны, возмущались вмешательством государства — от принудительного переселения купцов в Петербург, до административного регулирования грузопотоков, когда купцам указывалось, в каких портах и какими товарами они могут торговать, а где это делать категорически запрещено. Причина ясна: при такой системе невозможно было сколачивать состояния при помощи ростовщичества, захвата рынка, создания монополий и так далее.

Однако апологеты рынка всегда исходят из того, что рыночная экономика a priori самая лучшая. Сейчас не время подробно разбирать мифы о «саморегуляции рынка» и пр., замечу лишь то, что нет ни одного кризиса рыночной системы, который был бы преодолен рыночными местодами. Наглядная иллюстрация — период Великой Депрессии в США. А наглядный контрпример — достижения СССР, который не просто первым вышел в космос, но и спонсировал множество стран помельче, а внутри у населения была та самая пресловутая уверенность в завтрашнем дне, которой нет сейчас даже у среднего класса в «цивилизованных странах».

Но дело даже не столько в этом — рынок порождает соответствующий менталитет. процитирую Илью Маслова:

«...вот начинаются первые буржуазные революции, и старые ценности сокрушаются, заменяясь новыми, хотя и восторжествовавшими лишь после восстания гезов, но заложенными еще в период христианизации как типично восточные ценности. Хорошо пишет об этом Вебер в “Протестантской этике”.

Третье сословие, носители обывательской психологии, теперь рассматривали труд, а не какие-то “абстрактные” (для них) подвиги вырождающегося королевско-воинского сословия, в качестве критерия праведности. Работа, труд в понимании третьего сословия — это не только непосредственное исполнение обязанностей в социуме (“кто не работает, тот не ест”), но и единственный способ выслужиться перед богом (“бог за труды послал”), и единственный критерий индивидуального совершенства (“если ты такой умный, то почему ты такой бедный?”). Индивидуальное совершенствование, невозможное для человека вне социума, подменяется количественным развитием в рамках этого социума.

Ранее как воинское, так и жреческое сословия были освобождены от “общественно полезного” деньгозашибательного труда, да еще и занимали верхнее положение в социальной элите вне зависимости от того, был ли служитель культа верховным жрецом главного капища или неимущим отшельником, а воин — князем или странствующим воителем. В традиционном обществе их обязанности очевидны: мудрец не только хранит знания и отвечает на трудные вопросы, но и постоянно постигает бытие, размышляет о его сути, а воин не только защищает имущество обывателя, но и неустанно расширяет границы Ойкумены, способствуя волевому преобразованию мира в соответствии с философией, созданной мудрецами. И обыватель, человек “производства”, был для них необходимым, но несомненно более низшим элементом социума, т.к. всего лишь предоставлял базис для развития социума в территориальном и культурном плане. Более того, обыватель сам осознавал себя ниже мудреца или воина, рассчитывая благими поступками лишь в следующих жизнях заслужить право быть таким, как они.

Когда же третье сословие дорвалось до власти, все изменилось. Обыватель стал с презрением смотреть на всех, кто не производил материальных ценностей, того, что можно было бы потрогать. Обывателю, зацикленному на материальном (как ему и положено богами), не нужны ни высокое Искусство, ни размышления философов, особенно таких сложных, как Шопенгауэр или Фейербах, ни непонятные ему “слава”, “доблесть”, “честь”. …

Отсюда — его эгоцентризм (ведь если сейчас не успеть взять от жизни все, завтра может быть поздно!), его неприятие войн (правда, до тех пор, пока к нему самому во двор не въедет “фашист на танке”), его презрение к ремеслу как воина (“убивать людей — отвратительно!”), так и мудреца (“бездельники все эти философы, статейки все кропают…”). Нет, зачастую обыватель подделывается под идейного, высокодуховного и т.д. человека, но это именно попытка выглядеть, за которой ничего не стоит, и все его мысли остаются исключительно обывательскими… Поэтому, кстати, в обывательском обществе рушится институт семьи — эгоцентризм наружу вылазит.

Вообще, это — осознанная позиция зависимого, раба (об обывателях говорил еще Аристотель: “Есть люди, которым рабами быть не только нужно, но и полезно”)... Обыватель — всегда раб, причем и бога, и других людей, и самого себя.»

 

Петр Первый пытался сделать из подданных государства — граждан. Тех, кто не отделяет себя от государства, понимает стратегическое единство целей как личных, так и общественных. Собственно говоря, такое население, состоящее именно из граждан, и составляет Империю (см. «Спецназ России» за август), и недаром именно Петр был первым Русским Императором.

Реалии того века не были ориентированы на народонаселение в целом, крестьяне и т.д. рассматривались как не более чем предмет для эксплуатации (но и здесь Петр сделал многое — уже упоминались имена Демидова и Морозова), поэтому основное внимание было обращено на дворянство. Петр хотел видеть новое благородное сословие, образованное и преданное интересам России, а не собственному карману. Буржуазия на эту роль не подходит по определению: тот, у кого высшей ценностью являются деньги, не способен ни на что более «высокое». Недаром в любой традиционной системе торговец, каким бы он богатым не был, занимает достаточно низкое социальное положение.

Я не буду заявлять, что Петр настолько хорошо разбирался в экономике, особенно с учетом социальных страт, которые еще не были сформированы. Тем не менее, вся его деятельность говорит о том, что он отчетливо понимал, что деньги должны работать на государство, а не на частный карман.

Да, разумеется, недостатки в экономической политике Петра были; но главным был курс на «предпринимателя-гражданина» против «частного предпринимателя».

В этом-то и состоит претензия сторонников рынка: деятельность Петра не позволила начаться «свободному рынку», вместо этого был взят курс на укрепление государства и увеличение национального достояния. Совсем наглядный пример: как думаете, стал бы Петр Первый размещать «стабилизационный фонд» в частной зарубежной компании или применил бы его с пользой для страны?

 

Результаты преобразований, предпринятых в экономике Петром Первым, хорошо подведены в учебном пособии «Проблемы истории экономического развития России. Ч. 1. IX век — первая половина XIX века» (Никулин Р.Л., Бредихин В.Е., Захарцев С.Н.):

«Внутренняя торговля в петровскую эпоху состояла из нескольких уровней. Низший ее уровень составляли сельские и уездные торжки, куда 2-3 раза в неделю съезжалось крестьянство и местное купечество, а высший — оптовая ярмарочная торговля. По всей России действовала сеть мелкой ярмарочной торговли. Всероссийское значение имели такие ярмарки, как Макарьевская близ Нижнего Новгорода, куда свозили товары с бассейна реки Волги, Свенская под Брянском – главный пункт товарообмена между Украиной и центральными районами России и Ирбитская на Урале, где происходила купля-продажа сибирской пушнины и промышленных товаров, предназначенных для населения Сибири.

...В целях развития торговли правительство в начале XVIII века предприняло строительство ряда каналов, связывающих различные речные бассейны. Так, в 1703 –1708 годах был сооружен Вышневолоцкий канал, связавший бассейн Волги с северо-западными областями России. В 1720-х годах через Ивановское озеро были соединены бассейны рек Оки и Дона. ...

В эпоху петровских преобразований в России резко возросло значение в экономике страны внешней торговли, которая стала интенсивно развиваться благодаря приобретению балтийских портов. Если в конце XVIII века единственным морским портом страны был Архангельск, на долю которого приходилось ¾ ее внешнеторгового оборота, то уже в 1726 году оборот Петербурга в 12 раз превышал торговый оборот Архангельска, составив 3953 тыс. руб. Фактически, в царствование Петра I морская торговля России со странами Запада была перенесена из Архангельска в балтийские порты: Санкт-Петербург, Ригу, Ревель, Выборг, Нарву. Особо следует указать на значение Рижского порта, годовой оборот которого в середине 1720-х годов превышал 2 млн. руб. Он открыл путь к европейскому рынку юго-западному региону страны: через Западную Двину за границу отправились большими партиями пенька, лен, парусина, кожи, сало, мед, воск и т.д. Традиционным центром торговли со странами Востока была Астрахань. Торговля с Китаем осуществлялась через Кяхту.

Для русской внешней торговли был характерен активный баланс, т.е. превышение вывоза над ввозом. Например, в 1726 году вывоз из России через Петербург, Ригу и Архангельск составил 4,2 млн. руб., а ввоз – 2,1 млн. руб. Такая государственная политика совпадала с принципами меркантилизма, полагавшего приток в страну благородных металлов важнейшим показателем роста национального богатства.

За первую четверть XVIII века некоторые изменения произошли в структуре русской внешней торговли. Главным предметом русского экспорта было по-прежнему сельскохозяйственное сырье: в основном лен, пенька, кожи, мачтовый лес, канаты, поташ. Однако с этого времени начинается вывоз за границу изделий молодой русской промышленности: железа и полотна. В русском импорте преобладали промышленные товары: сукна, краски, шелковые материи, а также колониальные товары: чай, кофе, сахар, пряности.

В торговой политике петровского правительства четко прослеживается отстаивание государственных интересов, иногда даже в ущерб частному предпринимательству. Прежде всего, был расширен список товаров, торговля которыми являлась государственной монополией. Казна оставила за собой исключительное право на продажу таких ходовых товаров как икра, рыбий клей, ревень, смольчуг, поташ, пенька, табак, юфть, мел, соль, деготь, щетина, рыбий жир и т.д. Ущерб частным торговцам наносили и такие меры правительства как принудительное перенесение торговли с заграницей из Архангельска в Петербург, запрещение пользоваться речными судами старой конструкции и др. Вместе с тем государство практиковало передачу монопольных прав на продажу того или иного товара частным лицам. С конца второго десятилетия XVIII века политика государства в этом вопросе существенно изменилась: список товаров, торговля которыми была объявлена казенной монополией, стал быстро сокращаться, что позитивно отразилось на развитии частной торговли.

Неизменной оставалась линия правительства на защиту отечественных производителей от конкуренции из-за рубежа. Как только русская промышленность оказывалась в состоянии удовлетворить внутренний спрос на определенный вид продукции, следовал запрет на ввоз аналогичной продукции из-за рубежа. Так был запрещен ввоз в Россию металлических игл, полотна, шелковых изделий. ...

Таможенный тариф 1724 года не отвечал потребностям дворянства, заинтересованного в иностранной продукции и в 1731 году был пересмотрен, приняв менее протекционистский характер.»

«В целом, реальные доходы государства за период 1680-1724 годов выросли втрое. Это не означает, что налоговый пресс стал давить с тройной силой: на рост государственных доходов повлияло и увеличение численности налогоплательщиков и возросшие поступления от развивавшихся промышленности и торговли.»

Добавить к процитированным фактам нечего. Просто напомню тезис от охаивателей Петра «и через Архангельск хорошо торговать», а также на «не отвечание потребностям дворянства» — вопреки потребностям России.

Социальные преобразования

Тема социальных преобразований затрагивалась в этой статье неоднократно, но все же стоит подвести итоги. Что именно сделал Петр Первый в этой области?

«История России от древнейших времен до начала XX в.» (ред. И. Я. Фроянова):

«”Табель о рангах” вводила в обиход 14 рангов: в военной службе — от прапорщика до генерал-фельдмаршала, во флоте — от “артиллерии констапеля” до генерал-адмирала, в гражданской — от коллежского регистратора до канцлера. ... Все чины первых восьми рангов давали права потомственного дворянства. Вместо “породы” и “знатности” основными условиями прохождения служебной лестницы сделались пригодность к службе и личные способности. Дворяне отнюдь не всегда были довольны этими мероприятиями правительства. Им не нравились ежегодные смотры, отправка за границу для изучения разного рода наук. Но объективно все эти меры служили усилению дворянского сословия, хотя и способствовали своего рода “закрепощению” его.

Но особенно большое внимание Петр уделял школе. Первой школой, организованной Петром, была “Школа математических и навигацких наук” в Москве, впоследствии переведенная в Петербург, где в 1715 г. она была преобразована в Морскую академию. В Москве и Петербурге были открыты инженерная и артиллерийская школы. Во всех губерниях стали открываться “цифирные школы”. По приказу Петра в епархиях были открыты церковные школы. Было значительно улучшено преподавание в Московской Славяно-греко-латинской академии. Была открыта и медицинская школа в Москве. При наиболее крупных мануфактурах создавались ремесленные школы. Для улучшения школьного образования создавались учебники.

Большое значение Петр придавал раучным исследованиям. Были организованы значительные географические экспедиции, началась интенсивная картографическая работа. Сам Петр создал первую астрономическую обсерваторию и подготовил проект создания Академии Наук. При Петре в России начинают свободно покупать и продавать книгу. Меняется быт, особенно дворянства. Кодексом поведения молодого поколения стало “Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению, собранное от разных авторов”, где были изложены нормы культурного поведения в обществе.»

Стремление Петра к образованию и науке — один из самых характерных показателей. Любому правителю (либо правительству), если оно заботится лишь о своей власти, выгодно необразованное население, не привыкшее мыслить. Петр же работал ради величия России, и ему требовались как раз образованные соратники, готовые изобретать и продвигать новое. Из дворян, которые привыкли лишь получать деньги «за голубизну крови», Петр хотел сделать аристократов в исконном смысле этого слова — «лучшую породу», касту, которая будет костяком русского народа.

Согласно новым правилам дворяне с пятнадцати лет были обязаны служить рядовыми в армии, чтобы иметь реальный опыт, позволяющий стать достойным офицером. Указ от 26 февраля 1714 г. решительно запрещает производить в офицеры людей «из дворянских пород», которые не служили солдатами в гвардии и «с фундамента солдатского дела не знают». Воинский устав 1716 г. гласит: «Шляхетству российскому иной способ не остается в офицеры происходить, кроме что служить в гвардии».

Сработал ли такой способ? Ключевский пишет о допетровской армии:

«..дворянство не стояло выше остальной народной массы... Военное ремесло не развило в дворянстве ни воинственного духа, ни ратного искусства. Свои и чужие наблюдатели описывают сословие как боевую силу самыми жалкими чертами. Крестьянин Посошков в донесении боярину Головину 1701 г. “О ратном поведении”, припоминая недавние времена, горько плачется о трусости, малодушии, неумелости, полной негодности этого сословного воинства. “Людей на службу нагонят множество, а если посмотреть на них внимательным оком, то кроме зазору ничего не узришь. У пехоты ружье было плохо и владеть им не умели, только боронились ручным боем, копьями и бердышами, и то тупыми, и меняли своих голов на неприятельскую голову по три и по четыре и гораздо больше. А если на конницу посмотреть, то не то что иностранным, но и самим нам на них смотреть зазорно: клячи худые, сабли тупые, сами скудны и безодежны, ружьем владеть никаким неумелые; иной дворянин и зарядить пищали не умеет, а не то что ему стрелять по цели хорошенько. Попечения о том не имеют, чтобы неприятеля убить; о том лишь печется, как бы домой быть, а о том еще молятся богу, чтоб и рану нажить легкую, чтоб не гораздо от нее поболеть, а то государя пожаловану б за нее быть, и на службе того и смотрят, чтоб где во время бою за кустом притулиться, а иные такие прокураты живут, что и целыми ротами притуляются в лесу или в долу. А то я у многих дворян слыхал: “дай бог великому государю служить, а сабли из ножен не вынимать”.”»

Конечно, нельзя сказать, что все дворяне в результате реформ стали рыцарями без страха и упрека, но тем не менее именно при Петре русская армия начала одерживать убедительные победы, а позорная поговорка «Бегство хоть нечестно, да здорово» вывелась сама собой.

О военной реформе писалось в первой части статьи, здесь же я хочу обратить внимание именно на принцип «дворянин, как человек благородного происхождения, обязан служить России».

 

Но если бы все были такими, как Петр...

«Мастера, капиталисты и офицеры, которых правительство выписывало для внешней обороны и для внутренних хозяйственных надобностей, вместе со своей военной и промышленной техникой приносили в Москву и западноевропейский комфорт, житейские удобства и увеселения, и любопытно следить за московскими верхами, как они падко бросаются на иноземную роскошь, на привозные приманки, ломая свои старые предубеждения, вкусы и привычки. Внешние политические отношения, несомненно, поддерживали эту наклонность к иноземным удобствам и развлечениям.»

«Человеческое, слишком человеческое», — как писал великий философ.

Петра часто обвиняют в любви к иностранному во вред русской культуре. Частично эта тема раскрывалась ранее, когда обсуждалось, зачем были специальные указы о смене привычной одежды на «заморскую». Рассмотрим второй аспект: приглашение иностранных специалистов. Соловьев пишет:

«Иностранцы приглашались в Россию на следующих условиях: совершенно свободный въезд, безопасность на пути и содействие всякого рода; свободное отправление веры; иноземцы не подвергаются суду и наказаниям, по обычаю русскому, для чего учреждается Тайная военного совета коллегия, которая будет чинить правосудие, во-первых, по законам божеским, а потом по римскому гражданскому праву и другим народным обычаям милостиво. Но, призывая отовсюду искусных иностранцев, Петр только для одного народа делал постоянное исключение, для жидов. “Я хочу, — говорил он, — видеть у себя лучше народов магометанской и языческой веры, нежели жидов. Они плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не распложаю; не будет для них в России ни жилища, ни торговли, сколько о том ни стараются и как ближних ко мне ни подкупают”.»

Напоминаю, что столь льготные условия предоставлялись не каждому желающему приехать в Россию иностранцу — приглашались именно ученые, мастера высокого класса, военные специалисты и др. Те, кто мог не только делать что-либо сам, но и обучать своей профессии. Наглядно иллюстрирует этот концепт примечание об евреях (прим.: слово «жид» в то время не было ругательным, а имело такое же значение, как «еврей» в настоящем) — общеизвестно, что главной их специализацией было именно ростовщичество и тому подобная финансовая деятельность, а как Петр относился к тем, кто желал копить, а не работать, уже описано выше.

При всем этом иностранцы изначально заявлялись именно на вторые роли, а не первые. Скажем, Указ от 11 декабря 1717 года «О штате коллегий и о времени открытия оных» гласит, что «Реэстр людям в Коллегия в каждой по сему:…Русские: Президент, Вице-Президент (Русской или иноземец); 4 Коллегии Советники, 4 Коллегии Ассесоры, 1 Секретарь, 1 Натарий, 1 Актуарий, 1 Регистратор, 1 Переводчик…». Т.е. президентом должен быть всенепременно свой, русский; иностранец может занимать пост не выше вице-президента. Из этого правила известны исключения, но это — именно что исключения, обусловленные заслугами перед Россией.

Те же иностранцы, которые хотели лишь нажиться на русских, выдворялись обратно. В качестве примера можно привести немца Нейгебауера из Лейпцигского университета, который был рекомендован саксонским посланником генералом Карловичем в качестве учителя для царевича Алексея, к которому и был определен в 1701 году «для наставления «в науках и нравоучении». Однако Нейгебауер хотел слишком многого. Характерное высказывание из жалобы Ф. М. Апраксину: «Обретаю столько гонения, что не возмогу претерпеть, понеже: 1) не хотят мне чина гофмейстера оставить, для которого меня Карлович сюда вывез...». Очень, знаете ли, страшные гонения — не дают чин гофмейстера. Да и «вывозили сюда» не а чином, а как наставника — хотя, конечно, Нейгебауер и Карлович могли думать иначе. В результате Петр выставил Нейгебауера и приказал «ехать без отпуска, куда похочет, за то, что писался самовольно гофмейстером и ближних людей называл варварами и бранил всякою жестокою бранью».

Нейгебауер обиделся и в 1704 году издал в Германии брошюру под заглавием: «Письмо одного знатного немецкого офицера к тайному советнику одного высокого владетеля о дурном обращении с иноземными офицерами, которых москвитяне привлекают к себе в службу» — не первый и не последний пасквиль о России, написанный европейцами.

Петр не хотел «европеизации» России в смысле засилья иностранцев; европейцы ему нужны были лишь временно. Ключевский, смягчив последнее слово в предложении, пересказывает сохранившиеся слова Петра: «Европа нужна нам еще на несколько десятков лет, а там мы можем повернуться к ней спиной».

Я не сомневаюсь, что Петр Великий так бы и сделал; но дальше правил уже не он...

 

К вопросу социальных преобразований и культуры относится и еще один распространенный миф: мол, русские были дики в быту, некультурны и хлебали щи исключительно лаптями. В качестве аргумента приводится издание в 1717 г. переводной книги «Юности честное зерцало, или показание к житейскому обхождению», которая представляла собой справочник по этикету.

«...в обществе в круг не плевать, а на сторону, в комнате или в церкви в платок громко не сморкаться и не чихать, перстом носа не чистить, губ рукой не утирать, за столом на стол не опираться, руками по столу не колобродить, ногами не мотать, перстов не облизывать, костей не грызть, ножом зубов не чистить, головы не чесать, над пищей, как свинья, не чавкать, не проглотя куска не говорить...»

И опять обличители «забывают» сравнить «быт русских варваров» с тем, что творилось в то же время на Западе. Иштван Рат-Вег, «Комедия книги»:

«Странно выглядит знаменитый французский бонтон, если изучать его по книгам писателей той поры. В 1766 году в Страсбурге вышли правила хорошего тона, написанные неким месье Прево (“Elements de politesse et de la bienseance ou la civilite, qui se pratique parmi les bonnetes gens. Par Mr. Prevost”). Отдельная глава в книге толкует о том, как надо раскланиваться, и предлагает виртуозно сконструированные, сочащиеся изысканной вежливостью фразы, которыми вы можете пригласить кого-нибудь на обед. Формулы эти поистине восхитительны — но затем, увы, следуют сорок правил, как вести себя за столом. Из них выясняется, что герои галантной эпохи, которые появлялись на обеде в кружеве, шелках, золотом шитье; которые с неподражаемой изысканностью вели к столу своих дам; которые нашептывали им на ухо комплименты, напоенные всем очарованием французского языка, — словом, эти непревзойденные кавалеры, сев за стол, вели себя, словно свиньи. Вот отрывок из золотых правил: “Заняв место за столом, снимите шляпу, сядьте на стул прямо, не разваливаясь и не опираясь на стол; не тычьте локтями соседей, не чешитесь, не трясите коленями, не вертите головой без причины. Ничего нет отвратительнее, чем когда человек за столом кашляет, плюет, сморкается. Если уж никак нельзя иначе, то прикройте лицо салфеткой, особенно если прочищаете себе нос. Ни в коем случае не показывайте, как вы проголодались, не смотрите с жадностью на блюда, словно все готовы сожрать. Когда мясо будет разрезано, не лезьте к нему со своей тарелкой первым, а подождите, пока до вас дойдет очередь. Не кладите в рот новый кусок, если не проглотили еще предыдущий... Некрасиво руками брать жирную пищу, соус, сироп — потому хотя бы, что это ведет к трем другим неприличным вещам: 1) постоянному вытиранию рук о салфетку, которая становится грязной, как кухонная тряпка, 2) вытиранию рук о хлеб, что еще хуже, 3) облизыванию пальцев, что уже верх безобразия. ...Если вы уже пользовались ложкой и хотите опять зачерпнуть ею супа из супницы, прежде вытрите ложку, так как за столом могут оказаться чувствительные гости, которые больше не станут есть суп, куда вы окунули ложку, побывавшую у вас во рту. Нельзя ничего бросать на пол; и нельзя, если вы что-нибудь уронили, поднимать и класть обратно в тарелку. Во время еды рот держите закрытым, чтобы не чавкать, как животное; во время питья нельзя издавать горлом звуки: соседу ни к чему считать ваши глотки”. Милое, идиллическое рококо!..»

Знаете ли, щи лаптем хлебать, конечно, некультурно, но вот брать руками соус или сироп... Да и «зерцало», обратите внимание, — переводное.

Впрочем, именно на этом примере имеет смысл отметить и отрицательный эффект реформ. Именно с Петра началось разделение дворянства и простого русского народа не только в сословном плане, но и в культурном. Стандартное свойство человечества — заимствовать внешнее и не замечать внутреннего смысла. Петр не смотрел на сословные предрассудки и притязания, он работал на пользу всего народа. После него, как нетрудно догадаться, плоды работы преобразователя были повернуты в пользу одного господствующего сословия. Эта идея, кстати говоря, пришла именно с «цивилизованного запада» — именно там пропасть, разделяющая простой народ и правящий класс, была не просто количественной «кто богаче живет», но качественной — простой народ настолько не считался за людей, что в принципе не интересовал высший свет. Известное высказывание Марии-Антуанетты «У них нет хлеба? Так пусть едят пирожные» — это вовсе не циничный юмор, а наглядная демонстрация отношения к таким низменным вопросам. Ну не знает придворная дама, что там ест народ. Не барское это дело...

При всем отношении к крепостным — включая и продажу, и проигрыш в карты — такое незнание для русского душевладельца было попросту невозможно. А вот именно с заимствования внешней иноземной культуры и полное отчуждение дворянства от народа, включая (в более позднее время) чуть ли не полный переход на французский язык вместо родного русского. Впрочем, тема русского дворянства — для отдельной статьи.

 

Пожалуй, суть социальных преобразований Петра Великого можно выразить его же фразой. 30 декабря 1701 года было запрещено подписываться уменьшительными именами («Ивашка» и пр.), падать пред царем на колена, зимою снимать шапки перед дворцом. Петр обосновал это так: «Менее низкости, более усердия к службе и верности ко мне и государству — сия то почесть свойственна царю».

Лучшие почести Императору — это верность и усердие в службе на благо государства, а вовсе не азиатское низкопоклонство.

Заключение

Ключевский:

«Реформа, совершенная Петром Великим, не имела своей прямой целью перестраивать ни политического, ни общественного, ни нравственного порядка, установившегося в этом государстве, не направлялась задачей поставить русскую жизнь на непривычные ей западноевропейские основы, ввести в нее новые заимствованные начала, а ограничивалась стремлением вооружить Русское государство и народ готовыми западноевропейскими средствами, умственными и материальными, и тем поставить государство в уровень с завоеванным им положением в Европе, поднять труд народа до уровня проявленных им сил. Но все это приходилось делать среди упорной и опасной внешней войны, спешно и принудительно, и при этом бороться с народной апатией и косностью, воспитанной хищным приказным чиновничеством и грубым землевладельческим дворянством, бороться с предрассудками и страхами, внушенными невежественным духовенством.»

Известно — об этом писалось в начале статьи — что реформы задумывались задолго до Петра. Но если деятельность Петра не вносила по сравнению с прошлым ничего радикально нового, то почему же реформы Петра приобрели у потомства и даже современников Петра репутацию коренного государственного переворота?

Все просто: Петр Великий опередил свое время — он мыслил категориями будущего, преобразуя Россию в государство со строгой системой управления, сильной армией и флотом, мощной независимой экономикой, которое может оказывать сильное влияние на международную политику.

Народ же, от крепостных и до знатного народа, смотрел лишь в «здесь и сейчас» — и решительные преобразования Петра производили после осторожной и медлительной политики предыдущих правителей ошеломляющее впечатление. Не видя исторической перспективы, люди пытались объяснить нововведения государя его личными капризами. За разрушенными и введенными вновь частностями общественного быта они не видели ни общей сущности старого и нового, ни построения новой системы, ни важности разрушения старой. Просто отдельным фактам старого противопоставлялись отдельные же факты нового — а при таком подходе сложно увидеть что-либо, кроме бесцельного разрушения... И уж тем более не укладывалось в головах, что петровские реформы были подчинены интересам не отдельных сословий, а всего государства.

 

Что можно сказать об итогах деятельности Петра? Мне очень понравилось сравнение, которое, честно говоря, было приведено в одном реферате по истории, выложенном на множестве сайтов «для студентов» (автора не привожу именно по причине того, что мало ли кто сдал — а того, кто написал, тут уже трудно найти):

«Контраст с Турцией, другой важной страной у восточных границ Европы, особенно поразителен. И Турция, и Россия были полуевропейскими государствами. В течение двух столетий до правления Петра Турция была развита экономически, культурно и с точки зрения военных сил (по этой причине она больше продвинулась вперед на всех своих территориях, чем Россия). Но около 1700 года не было турецкого султана, который бы принял бы важность быстрой европеизации и стал бы развивать страну в этом направлении. Следовательно, пока Россия, начиная со времен Петра, делала гигантские шаги вперед, Турция лишь медленно плелась. ... Сегодня, конечно, мы воспринимаем преимущество русских над Турцией как само собой разумеющееся.»

Очень наглядная иллюстрация.

А вот что писал историк М. Н. Погодин в 1841 году:

«В руках [Петра] концы всех наших нитей соединяются в одном узле. Куда мы ни оглянемся, везде встречаемся с этой колоссальною фигурою, которая бросает от себя длинную тень на все наше прошедшее и даже застит нам древнюю историю, которая в настоящую минуту все еще как будто держит свою руку над нами, и которой, кажется, никогда не потеряем мы из виду, как бы далеко ни ушли мы в будущее.»

Вне зависимости от личного отношения к методам проведения реформ, нельзя не признать: Петр Великий является одной из величайшей фигур русской истории. Именно потому, что если бы не было его — то не было бы и России как Империи.