Александр Севастьянов

В одежде пастыря

НА КОНФЕРЕНЦИИ, проходившей в Госдуме под эгидой Комитета по делам СНГ и связям с соотечественниками и посвященной проблеме восстановления единства русской нации (сокращенную стенограмму см. в “Национальной газете” №3-4/98), неожиданно попросил слова священник, протоиерей о.Владислав Свешников. Его выступление прозвучало диссонансом общему тону и смыслу конференции: он говорил не о том, как воссоединить, срастить рассеченную плоть нашего народа, а напротив, пожелал пессимистически усугубить картину разделенности, заявив, что русские, по его мнению, разделены не столько границами, сколько этическими нормами. В несвойственной русскому духовенству агрессивной манере он даже высказался так: “С позиции духовно-этической значительная часть нашего народа хотя и говорит на одном языке со мною, не может быть признана мною частью русского народа! Если они русские, я — нерусский”. Реплика из зала: “Это давно всем известно!” не смутила оратора. Он договорил свою речь и сошел с трибуны с видом, исполненным собственного достоинства, похожий на оживший персонаж коринской “Руси уходящей”.

Самоуверенность клирика объяснима. Он — автор книжечки “Заметки о национализме подлинном и мнимом” (М., Рарог, 1995) — считает себя, несомненно, экспертом в этом вопросе, почему и позволяет себе определять, кто из нас, русских, — русский, а кто — нет. Прочитав эту книжку, я ужаснулся. Не столько умствованиям автора — хотя книжка крайне вредная и опасная — сколько тому, что о.Всеволод в качестве духовника окормляет “Союз православных граждан” (куда, между прочим, входит такая почтенная организация, как КРО), а кроме того еще и преподает этику в нескольких (!) учебных заведениях. Где сеет то, что сам считает разумным, добрым и вечным. Заглянем же на страницы “Заметок”, чтобы представить себе, какой багаж понесут с собой по жизни русские — взрослые и дети, побывавшие под воздействием этого “пастыря”.

ПРОТИВОРЕЧИЕ между патриотизмом и национализмом с одной стороны — и христианской доктриной, принципиально вненациональной, наднациональной, с другой, действительно, не каждому под силу преодолеть. Пытаясь создать свой вариант “христианского национализма”, автор брошюры по ходу дела вступает в спор то с законами природы, то с законами истории, то с законами логики. И в конечном итоге — жертвует национализмом и патриотизмом, противопоставляя им, по сути, христианский интернационал-шовинизм. Постараюсь показать это на примерах.

Свешников подчеркивает: “Православная церковь в своей сущности не имеет национальных границ (здесь и далее выделено мной. — А.С.)”, однако он тут же предлагает в основу национального сознания положить “твердые и абсолютные устои”: христианские “основания национального опыта”. Но ведь именно абсолютные устои православия как раз и едины для всех наций: специфически “русских” устоев христианства нет. Чьи же конкретно это будут тогда основания? Мало ли в мире православных христиан? Русские, эфиопы, сербы, греки, болгары... Противоречие, как видим, уже налицо.

Но Свешников его еще усугубляет: “Поэтому-то каждый националист и любит свой народ, что эта любовь реализуется как осознание личного единства со всеми в Боге”.

Да ничего подобного! Что же это за националист такой неизвестной национальности, находящийся со всеми христианскими нациями заодно в одном общем Боге? Да и при чем тут “единство в Боге”? Разве мы за это любим свой русский народ, который, кстати, не более чем на 10% состоит из воцерковленных православных христиан, а на добрых 40% и вовсе из атеистов? Или прикажете любить свой народ выборочно? А если чуток подпустить экуменизма, как это сейчас модно у ряда православных пастырей, то не предпочесть ли в своей любви христиан-еретиков — верующего католика, протестанта — неверующему русскому? Нет уж, в таком понимании национализма нет ни на грош.

Для меня все проще: любя себя, своих родителей, своих предков и свою семью, я не могу не питать любви и благодарности к породившему нас народу, не питать горячего интереса ко всем перипетиям его сложной истории, ко всем изгибам его национального характера, всем черточкам национального лица. Мне дорога его судьба в прошлом, потому что это и моя судьба, и судьба всей нашей семьи, хронику которой я оставлю для своих детей. Я твердо знаю, что только с моим народом и на моей земле, в России, я могу, хочу и имею право строить будущее для себя, своих детей и внуков. И мой русский народ, со всеми своими достоинствами и недостатками — это моя единственная Среда Обитания, вне которой я — не я. Как же мне его не любить? Ни один другой народ не породил бы меня, такого как есть...

Не лучше обстоит дело у Свешникова и с патриотизмом: “Если иметь в виду самый обычный узкий смысл... который имеется в виду, когда говорят слова “отечество”, “отчизна” — место жительства мое и моих предков, христианину следует откорректировать его словами того же апостола Павла: “Наше жительство на небесах”.

Но ведь это же самое могут сказать и другие православные народы — и эфиоп, и ливанец, и грек, и серб, и болгарин... Да и просто все христиане. При чем же тут тогда Россия, русские? С каких это пор у нас с эфиопами общее место жительства? Или, может быть, нам следует заботиться о некоей “небесной России”?

Свешников сознает, что для рассуждений о “христианском национализме” ему не хватает фундаментальных оснований. Он честно сам признается в этом: “Самое главное — еще не раскрыта до конца природа взаимодействия народа и церкви. Что такое национальная церковь и какова содержательность ее связи с вселенской церковью? Что такое народ без церкви? И в каком взаимодействии находятся две части народа — церковная и внецерковная — по внешней эмпирике и по таинственному внутреннему опыту?.. Все эти вопросы еще не разрешены националистической духовной философией. Более того, еще подлежит окончательному уяснению ее центральный вопрос: в какой связи и отношении... находятся человеческое всеединство и национальная особость?”

Казалось бы: если у тебя нет ответов на столь кардинальные вопросы — так не дерзай рассуждать о непонятном тебе. Но нет, несмотря на все свои неразрешенные сомнения, о. Владислав, чувствуя онтологическое расхождение христианства и национализма, будучи озабочен заметным ростом последнего в массах и очень желая поставить на пути национализма заслон, считает своим долгом решительно проповедовать, обличать, учить. Выполняя при этом не за страх, а за совесть роль “агента влияния” наших исторических противников, пуще всего боящихся именно становления православия как национальной религии русских.

НЕ РАСПОЛАГАЯ реальными аргументами, Свешников совершает ошибку из школьного учебника логики: обращается к авторитетам. Такой прием на языке науки именуется «аргументация ad hominem» и серьезными диспутантами никогда не используется. Обветшалые “авторитеты” протоиерея легко угадать: это величайшие путаники - Иван Ильин, Сергей Булгаков, Владимир Соловьев… Он с сочувствием цитирует последнего: “Возлюби чужой народ как свой собственный”. Он повторяет вслед за Ильиным: “Тот, кто умеет любить дух, тот знает его сверхнациональную, общечеловеческую сущность; поэтому он не умеет ненавидеть и презирать другие народы, ибо видит их духовную силу и их духовные достижения”. Такая вот “школа национализма”.

Но Свешников идет дальше своих учителей, своеобразно развивая их мнения. Он учит нас: “Поклоняющийся отцу Небесному знает и из откровения, и из сердца, что Он — Отец не только твой и твоего народа, но и всех других народов, включая и те, которые любить трудно”. Подобная постановка вопроса прямо противопоказана современному пониманию национализма. Мы не должны любить народы, враждебные нам, действующие нам во вред, добивающиеся нашего ослабления, уничтожения, находящиеся с нами в состоянии объявленной (чеченцы) или необъявленной (весьма многие) войны. И конфессиональная принадлежность тут ничего не меняет. Среди христианских народов, увы, завзятых русофобов немало: взять хотя бы таких братьев-славян, как поляки или западные украинцы. От того, что все они — “дети единого Отца”, нам не легче. Этот факт ни к чему нас не обязывает. Ненависть к врагу — необходимое условие победы; не случайно ее именуют “святой ненавистью”. Таков главный урок всех войн (Великой Отечественной, к примеру). Об этом нелишне помнить, наблюдая трагическую для нас развязку Третьей мировой войны и завязку Четвертой.

ВЕСЬМА небезупречна и общефилософская концепция Свешникова. Он пишет: “Объективным религиозным сознанием и опытом, который полнее всего сформулирован в святоотеческой литературе, должна быть пронизана любая философская система настолько, насколько она желает покоиться на объективных, Богооткровенных основаниях”. Но, во-первых, как всем известно, святоотеческая литература (т.н. Предание — в отличие от Писания) — не Богооткровенна. Во-вторых, ничто не может быть более субъективным, чем человеческая философия, трактующая Богооткровение по силе своих возможностей. И, соответственно, ничто не может вызвать большего недоверия и отвращения, чем подобные попытки относительного человеческого ума “приватизировать” Абсолютную Истину. Индивидуальность трактовки вступает в этом случае в неразрешимое и трагическое противоречие со всеобщностью самой идеи. В-третьих, философия как наука, признающая за отправную точку некую совокупность фактов, использующая анализ и дедукцию и делающая умозаключения, — в корне, изначально противоположна вере, не требующей ни того, ни другого, ни третьего. Это азбучная истина.

Итак, “объективность”, на которую претендует Свешников, есть не что иное, как псевдообъективность. Это не мешает ему разъяснять нам — ни много ни мало! — за что следует любить свой народ и каковы цели, поставленные перед народом самим Богом. Конечно, и тут не обошлось без поддержки высокого авторитета. Но не подумайте, что о. Владислав сподобился Откровения: нет, он вновь цитирует ильинские “откровения”: “Именно духовная жизнь есть то, за что и ради чего можно и должно любить свой народ, бороться за него и погибнуть за него. В ней сущность родины, которую стоит любить больше себя... С нею действительно стоит слить и свою жизнь, и свою судьбу, потому что она имеет объективную ценность перед лицом Божиим”.

Я не намерен здесь давать критический разбор писаний Ильина, поэтому ограничусь вопросами, над которыми пусть подумает сам читатель.

Может ли Ильин (или Свешников, или кто-либо еще) определить за Бога, что имеет, а что не имеет ценность (и какую именно) перед Его лицом? Замечательны вообще эти рассуждения досужих богословов о том, в чем смысл истории русского народа с точки зрения Бога, или в чем состоит его “промыслительная миссия”... И они еще попрекают ученых историков за попытки строить научные гипотезы! Но признаем же, что дистанция между сознанием историка и историческим фактом не так велика, как дистанция между сознанием богослова и Божественной идеей, если таковая есть. Пусть заявление историка о том, что он постиг закон истории — есть наглость, но наглость небольшая, простительная. А вот заявление кого бы то ни было о том, что он постиг Промысел, — наглость непомерная и непростительная.

Может ли вообще нечто иметь “объективную ценность” перед лицом Абсолютной Объективности? Не посмеется ли философия над таким предположением?

Следует ли продолжать недалеким русским людишкам любить свою Россию и свой народ, если вдруг каким-нибудь образом выяснится, что ни то, ни другое объективной ценности перед Божьим лицом не имеет? Или — еще того хуже — если Бог почему-либо возненавидит Россию и русских?

Не есть ли факт существования России и русских, с их уникальным историческим опытом, со всеми подвигами и победами и всеми ошибками и поражениями, — величайшая объективная ценность перед нашим собственным лицом?

Наконец, позволим ли мы какой-нибудь земной личности (даже Ильину, даже Свешникову!) предписывать нам, за что следует, а за что не следует любить собственный народ? Не разрешим ли себе любить его безотчетно, “ни за что”, как любят родителей или детей, даже убогих, калечных и преступных?!

МЕЖДУ ТЕМ, не задумываясь над этими вопросами, Свешников дает повод задать новые. Он самонадеянно полагает, что для него, как и для всякого “грамотного православного человека”, “довольно ясны” цели, которые Бог ставит перед народом (пожалуй, многие святые позавидовали бы отцу Владиславу!). “Эти цели: явление миру и другим народам в понимании и практике жизни православного веро- и нравоучения, православного самосознания, православной личности, православного народа и православного государства”. Ни разъяснить все эти понятия, ни объяснить, при каких обстоятельствах Бог открыл все эти цели непосредственно г-ну Свешникову, автор не удосужился. Мы во всем должны ему верить просто на слово.

Но мы не поймем из вышеприведенной формулы: в каких границах должно существовать на карте “православное государство”? кто и как установит эти границы? какие в нем должны быть строй и образ правления? можно ли указать на образец такого государства? из каких племен и народов должен состоять “православный народ” и какая роль отведена тут собственно нашей, русской нации? в чем состоит русское национальное православие? Наконец: зачем нам, русским, все это нужно? каких новых жертв все это потребует? Если такова — высшая цель, данная самим Богом, то не значит ли это, что за ее осуществление надо дать любую цену вплоть до самоуничтожения?

Как тут не вспомнить обещание Ленина довести 10% русских до торжества мировой революции ценой гибели остальных 90%! Судя по тексту книги, Свешников именно так, в целом, и представляет себе дело. Он действительно уготовал для нас в своей системе роль жертвы, “по-христиански” порадовался нашим былым страданиям и благословил на новые. Вот его слова.

“Философия русского национализма исторически самоосуществлялась на основе мессианского самочувствия и, видимо, без него уже никогда обойтись не сможет, потому что имеет для него основания в идее православного служения миру. Но идея служения в православной национальной философии должна быть очищена и освобождена от нечистых тщеславных элементов”. (Как эти рекомендации смыкаются с заветными мечтаниями наших “заклятых друзей”, вообще мировой закулисы, которые спят и видят, как бы положить нас на “алтарь человечества”, да притом так, чтобы мы при этом не тщеславились, не учили других жить, не требовали взамен даже чести и уважения, а просто были бы бессловесной жертвой!) Свешников чувствует, что тут он придумал что-то не то, и добавляет, поясняя: “Мессианское служение народа другим народам (не рабски-колониального типа, чего, может быть, подсознательно желал бы от нас западный мир...) может быть только свободным, со свободной силой великого самоотвержения, в чем и будет состоять свободное националистическое самовыражение”. (Тут автор снова заставляет вспомнить о большевиках, чье предписание русскому народу “свободно” постелиться под ноги человечеству, хотя и с другой целью, столь памятны нам во всех подробностях теории и практики!)

Нет уж! Хватит с нас благородного самопожертвования, “великого самоотвержения” на благо человечества! Хватит с нас служения миру! Да пусть в тартарары провалятся Европа с Америкой, столько сделавшие для нашей гибели хотя бы за последние сто лет! Что нам за дело до них? Только безумие иссушающей, измождающей нас идеи всечеловеческого, всеобщего блага — неважно, православного или коммунистического — может помешать нам спокойно и трезво заняться своим собственным благом, своими домашними делами, как занимаются ими все нормальные народы. Ведь национализм — это любовь к своему народу, служение ему и забота о нем. Не довольно ли уже было наших безумств и страданий в этом веке?

Нет, не довольно, полагает Свешников. Ибо “страдания как личные, так и народные ценны не сами по себе, но лишь тогда, когда из них извлекается нравственный урок: благодарности, переживания справедливости наказания, покаяния. И этот нравственный урок должен стать элементом националистической философии”.

Но ведь “наказана”-то была лучшая часть народа, а худшая — наоборот, вознеслась! А больше всего пострадали самые кроткие, беззащитные и безгрешные. Так каков же этот “нравственный урок” и для кого он предназначен в кошмарном русском ХХ столетии? Поистине, надо быть каким-то “национал-мазохистом”, чтобы договориться до такого! Уж не должны ли мы благодарить Бога за уничтожение нашей элиты, нашей культуры, нашего богатства, нашего крестьянства? Не благодарить ли мне Его за расстрел моего деда-белогвардейца, честно стоявшего в свои юные годы за правое дело и подло убитого десять лет спустя после окончания гражданской войны?

Никакие нравственные уроки (достаточно, впрочем, элементарные) не стоят таких потерь. Нельзя отрывать ребенку ногу в наказание за грубое слово или недоеденный суп. Нельзя по-шейлоковски вырезать кусок мяса из живого человека за невозвращенный долг.

Никакие грехи русского народа не оправдывают учиненного над ним геноцида. И тот, кто, подобно Свешникову, настаивает на подобной трактовке, — клевещет либо на Бога, либо на наш русский народ, либо просто ничего не понимает в сути вещей и их взаимосвязи.

А Свешников подтверждает и расширяет смысл сказанного им ранее: “Накопление и оценка всяческого опыта, включая отрицательный, также может быть выполнением трудного Божественного задания”. Тут задумаешься: как бы объяснить десяткам миллионов погибших и замученных, их осиротевшим детям и родным, что все это — частичка Божьего плана? Впрочем, чего и ждать от “ученого” иерея, написавшего, к примеру: “Наш геноцид был геноцидом большей и более благородной и сильной части народа — от меньшей, слабейшей и подлейшей части своего же народа, что особенно постыдно и обидно”. Всякому — не скажу: образованному, но хотя бы начитанному— русскому человеку сегодня ясно, что такое мог написать только тот, кто не только не знает, но и не желает знать историю своей страны, вот именно постыдно ею пренебрегающий!

ОЦЕНКИ и рекомендации, данные Свешниковым, — не есть результат лишь его необразованности или злостного безразличия к судьбе своего народа. Нет, здесь дело в другом: единственная призма, через которую он смотрит на жизнь, — есть придуманная им призма интересов Православия, а не реальная призма интересов Русского Народа. Вот и весь секрет. Некогда римляне говорили: пусть рухнет мир, но торжествует закон. Свешников, кажется, готов заявить: “Пусть погибнет русский народ, но восторжествует Православие!”. Да он, собственно, и говорит это, только другими словами: “Каждая эпоха открывала для русского православия свои возможности осуществления и свидетельства. Но можно сказать, что наш ХХ век, может быть, более других осуществил такие возможности”.

Лично я ни за что не могу согласиться с подобной радостной оценкой итогов века. Честно говоря, очень мало утешает то, что под сокрушительными ударами, пережитыми русской нацией, “весь путь православной церкви России в ХХ веке представляет собой такую великую поучительную картину подлинного национального творчества, что мир, если бы только желал учиться правде, должен был бы склониться в немом восхищении пред этим великим свидетельством”.

Какие страшные слова! Как веет от них пресловутым “нечистым тщеславным элементом”! Но мне и гипотетическое торжество православия, и преклонение всего мира кажутся несообразно ничтожной ценой за десятки миллионов погибших и замученных русских людей (среди них, между прочим, пятьсот тысяч священников и членов их семей). За сотни миллионов неродившихся русских мальчиков и девочек, за нашу сегодняшнюю катастрофу и за перспективу полной национальной гибели. Больше того. Повальное бегство от жизни и жизнетворчества (в т.ч. деторождения) в религию, рост числа монастырей (их уже более 300 в России), отход в умственной жизни нации от научных критериев — все это, на мой взгляд, свидетельство деградации, духовного разгрома и душевного разлада Свидетельство нашей растерянности и слабости перед лицом роковых испытаний, постичь которые разумом большинство оказалось не в состоянии. Это — симптом народной болезни, результатом которой охотно пользуются наши внешние и внутренние враги. Какую услугу оказывает им книга Свешникова — пусть судит читатель.

ЭТО СДЕЛАТЬ тем проще, что протоиерей о. Владислав не только поучает, но и критикует, не только защищает “свои” ценности, но и агрессивно атакует “чужие”. Вслед за Ильиным, нападавшим на “стадно-племенной инстинкт”, Свешников брезгливо говорит о “животном кровно-племенном признаке” и уверяет нас, что-де “народ таким безбожным национализмом объединить не удастся, потому что туманно-племенные принципы, как показывают и теория, и опыт, не обладают серьезной объединяющей силой”.

Для всякого, кто хоть немного изучал историю, понятна неправда этого утверждения. Достаточно вспомнить именно теорию и опыт Германии, Италии, Израиля, Японии, Чечни и многих других стран. Да и вообще, вся история войн от сотворения мира (исключая гражданские) есть, по большей части, наивысшее выражение именно национально-племенного единства народов.

С пренебрежением рассуждая о “полуживотном инстинкте национального сохранения”, автор забывает, что именно этот инстинкт — основа и корень всему. Не будь его, не было бы и предмета для разговора! Свешников как бы специально задался целью подкрепить давнее обвинение, будто Церковь не в ладах с Природой. Во всяком случае, избежать этого противоречия он сам не в силах. Он так и пишет, что-де “искаженная грехом страстная природа человека” выражается в “пристрастии “по плоти и крови” к своему народу, пристрастии, которое... закрывает очи духовные и пленяет душу”.

Здесь все неверно.

Во-первых, это клевета на любовь вообще. Ибо в виде подобного “пристрастия” на деле выступает как раз природная, естественная любовь, не ищущая аргументов, то есть именно наивысший тип любви — по глубочайшему внутреннему сродству, не выразимому словами, любви вопреки всему, любви безотчетной, безрассудной, неодолимой, иррациональной. Такая любовь дается, несомненно, свыше: это любовь-дар, любовь-гений... Плох тот любящий, который способен скалькулировать, за что именно любит он свой объект. “Не по хорошу мил, а по милу хорош”, — недаром говорят русские люди.

Во-вторых, не надо нарочито оглуплять и обездушивать противника. Кто сказал, что, любя кровь и плоть своего народа, полагая в них основу, оплот нации, мы не любим, не ценим его душу? Но такому “офицеру человеческих душ” должно быть известно, что подобно тому, как ваша, читатель, душа может существовать сейчас в этом мире исключительно лишь в вашем теле (и являет с ним одно неразрывное целое), точно так же и душа данного народа может существовать лишь в совокупном теле данного же народа. Соответственно, русский дух — только в русском же теле. Не станет русского “тела” — именно плоти и крови! — негде будет поместиться и русской “душе”.

И потом известно: в упомянутой русской душе испокон веку причудливо сочетаются и взаимно перетекают друг в друга и христианство, и язычество, и стихийный материализм, и скептицизм. И вычленить, выпарить что-то одно “для любви”, а остальное отбросить — никак никому не удавалось за 1000 лет официального православия. Не получилось это ни у Церкви, ни у власти, ни у интеллигенции, ни у народа. Не стоило бы и пытаться.

Но Свешников - максималист, и потому именно пытается заниматься ретроспективной селекцией “русскости”. Он пишет, не допуская тени сомнений: “Россия стала Россией, приняв православие. Безусловно, точно так же она перестает быть Россией, отказавшись от православия”. Но ведь это фактически неверно! Россия уже была Русью, Русской землей и до принятия православия (великий воин князь Святослав, разгромивший Хазарию, — такой же наш предок и не меньшая святыня, как и его сын, равноапостольный князь Владимир). Она доныне сохранила в себе множество обычаев, верований, бытовых черт дохристианского бытия. И, отойдя от православия в нашем веке, она не перестала быть Россией, как не перестал быть русским мой народ. И если Россия не вернется (а она никогда не вернется в прежнем объеме) к православию, она, в моих глазах, не потеряет ни права на мою любовь и заботу, ни моего сочувствия, не перестанет доставлять мне тревогу в дни беды и радость в дни побед. Религии приходят и уходят, а Россия, народ русский — остаются!

“МНИМОМУ” националисту (таков, надо полагать, пишущий эти строки) Свешников противопоставляет националиста “подлинного”. Каков же он?

“Подлинный националист... отрицает дух материальной “земельности”, который неизбежен в отвергших Христа, сшедшего с небес (в другом месте Свешников говорит: “Вообще именно такая заданность стоит перед русским самосознанием - явить миру образ стремящегося к небу человека”. — А.С.)...

Он отрицает пошлый дух стремлений к земному счастью, неизбежный в тех, кто отверг Христа, восшедшего на крест...

Он отвергает дух гордой национальной исключительности, неизбежный в тех, кто отвергает Христа, пришедшего для спасения всех (выделено автором. — А.С.)”.

Что возразить на это? Очевидно, “подлинному” националисту следует как можно скорее покинуть землю и обустроиться на небесах (желательно при помощи мученической кончины), следует смириться с земным несчастьем своих родителей и детей, следует вместо счастья своего народа и его вполне конкретного земного спасения — поскорее заняться общечеловеческим счастьем и мистическим “спасением”... Надо бы пожелать такому “националисту” всех этих “благ”, да перо не поворачивается: уж не такой я мизантроп, да и вдруг в Свешникове русская кровь течет — жалко все же...

Нет, не на небесах, а здесь, на земле; и не все человечество, а именно русских в первую очередь, наших детей и внуков, хотим мы, настоящие русские националисты, видеть сильными, независимыми, здоровыми, цветущими, многодетными, грозными. В этом нет никакой “гордыни” — только естественнейшая любовь и благодарность к своему народу, породившему нас, и забота о нем. И мы отбросим без сожалений любое псевдоучение, которое будет препятствовать осуществлению этой соприродной человеку, благородной и понятной цели.

ИМЕННО этого протоиерей Свешников боится больше всего. Сознательно направляя дело к расколу русской нации (одновременно лицемерно на него жалуясь), он стремится разделить ее наиболее сознательную часть на своих — и чужих. И предлагает рецепт: “Очищение национального сознания от внецерковных и внеправославных веяний и влияний и твердая решимость людей националистической ориентации на невозможность каких-либо блоков и согласий с “националистами” практически неправославными, либо лишь формально причисляющими себя к церкви, но не понимающими, какого они духа. Русский коммунист — русский только по анкете... Националисты, когда они блокируются с такими людьми, дезориентируют свой собственный народ — да и самих себя”.

Отлучая таким образом от себя и своих единомышленников подавляющее большинство своего народа, Свешников бесконечно далек от понимания общенациональных интересов. Не с коммунистами — живыми русскими людьми, не чуждыми заблуждений, но зачастую горячо любящими свой народ, а с коммунизмом как лжеучением следовало бы ему бороться!

Небесполезно сравнить суровый вердикт протоиерея в отношении инакомыслящих русских людей — с его более чем деликатным подходом к еврейской проблеме: “Очевидно, что для любого христианина и, разумеется, русского православного христианина, отношение к еврейскому народу не может определяться антисемитизмом... грех которого должен быть преодолен, особенно учитывая избранничество Богом этого народа... Еврейский вопрос разрешается на трудных диалектических путях понимания и переживания фактов его избранничества и одновременно предательства”.

Не стану задерживаться на сути этого высказывания. (Ясно, что подобная аргументация действительна лишь в крайне узких рамках христианской и иудаистской части человечества. Какое дело японцу, китайцу, индусу до того, избрал ли в свое время Иегова евреев, и предали ли они Христа? Они посмотрят с другой точки зрения: принесли ли евреи в прошлом вред или пользу Японии, Китаю, Индии — и чего больше, того или другого. И чего — вреда или пользы — ждать от них сегодня. И завтра. И можно ли им вообще доверять. А как же иначе? Для любого человека, чей разум не замутнен предрассудками, ясно: “разрешение еврейского вопроса” может быть только — исключительно! — историческим и политическим. Если, конечно, не стремиться наступать на грабли вновь и вновь.) Вспомним лучше лишний раз о том, как часто для людей, подобных “истинному националисту” Свешникову, крещеный, а то и некрещеный еврей оказывается много любезнее и ближе русского неверующего или инаковерующего. И этакий человек будет нам говорить о национализме!

Случайно ли сочетаются в о. Владиславе неприкрытое юдофильство и “русский национализм навыворот”? Нет, это, несомненно, — две стороны одной медали. Вольно или невольно, бескорыстно или нет, но сей иерарх истово служит своими устными и письменными выступлениями тем, кто возложил на русскую выю “бремена неудобьносимые”.

Cравним же беспристрастно позиции Свешникова, готового прижать к сердцу выкреста и оттолкнуть неправославного русского, — и нас, русских националистов, для которых русский православный, русский язычник, русский коммунист и русский антикоммунист есть в равной мере объект служения! Не потому что их воззрения таковы, а потому, что все они — со своими убеждениями и заблуждениями — часть нашего народа, дети русских родителей и родители русских детей, наши братья и сестры не по чьей-то теории, а непосредственно по своей природе.

* * *

АНАЛИЗ книги дает основания утверждать: “православный национализм” а-ля Свешников — есть фактор русского раздробления и разоружения. А за разоружением неизбежно следуют разгром и гибель. Мало будет утешения, если эта гибель произойдет “к вящей славе Господней”.

Беда, если учение Свешникова найдет отклик в слабых, непросвещенных душах, уведет их от подлинных, реальных задач национального возрождения, заблокирует естественный порыв национальной энергии — энергии ученого, воина, строителя, родителя, направленной на благо своего — пусть даже только своего! — русского народа. Беда, если вместо сплочения русских оно внесет в них разъединение.

Но что же делать? Ведь протоиерей Свешников живет не в стеклянной башне, он общается с паствой, наставляет ее. Он речист, осанист, ликом напоминает излюбленный васнецовско-нестеровский тип, держится вальяжно, уверенно. Как такому не поверить?

Скажу на это в общем-то известное. Можно исповедоваться и причащаться, креститься и венчаться и у попа-пьяницы, и у попа-блудника, и у попа, нездраво рассуждающего о мирском и божественном: все таинства, совершенные подобным священником, покуда он не расстрижен, — правомочны и действительны. Но если вы сами начнете с таким попом пьянствовать, блудить, предаваться бредоумствованиям и делить с ним его ереси — это никуда не годится. И тут уж — не покрытие для греха ни сан, ни одежда пастыря.

И еще. Хорошо после амбициозной и неумной книги Свешникова перечитать обращение митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна “Во славу Божию жить для России”, да и некоторые другие его труды. В области национального мышления — такая же дистанция, как и в иерархии: от митрополита до протоиерея.

«Национальная газета» №8-9, 1998