Н. Холмогорова

Элевтерия

...Когда я был молод и рушил стены своей темницы, и рвался прочь из своих цепей, и срывал с себя тюремные лохмотья — только к тебе стремился я, Элевтерия, только о тебе мечтал, и моему неискушенному оку казалась ты венцом всех стремлений и прекраснейшей из богинь. И ты, прекрасная, не обманула меня: ты встретила меня на перекрестке ста дорог, и приняла в объятия, и взамен лохмотьев облачила в многоцветные ризы, и подарила мне неизмеримое блаженство.

И много дней и ночей мы с тобой упивались друг другом: но вот, утомленный любовью, я огляделся кругом себя и сказал:

— Куда же мне теперь идти?

— Отныне тебе все дозволено, — ответила моя любовь.

— Вижу, что все дозволено: но куда же мне идти?

Улыбнулась Элевтерия и пожала мраморными плечами:

— Не всё ли тебе равно? Почему бы просто не остаться здесь?

Пожалуй, я мог бы так и сделать — но что-то гнало меня вперёд.

— Для начала пойду куда глаза глядят, а там видно будет,— сказал я. — Пойдешь ли ты со мною, единственная любовь моя?

И она ответила:

— Всюду, куда пожелаешь.

И мы двинулись в путь.

Поначалу все вокруг радовало мой взгляд: но чем дальше мы уходили от перекрестка, тем яснее видел я безобразие мира. Люди толпились вокруг меня, и то, что они говорили, и то, что они делали, оскорбляло мой взор, заставляя страдать и негодовать.

— Может быть, вернемся? — спросила моя любовь.

— Я уже не могу вернуться, — ответил я. — Но что же мне делать? Как жить, когда жить нельзя? Как поступить с этими людьми, речи и дела которых мне так мерзки?

И тогда Элевтерия ответила:

— Смирись, гордый человек. Меня, свою свободу, ты ставишь превыше всего, не так ли? Так вот, у каждого из них есть своя Элевтерия, и они ведут себя так, как им нравится. Мерзко смотреть — закрой глаза, мерзко слушать — заткни уши, мерзко говорить с ними — молчи, мерзко быть с ними — не ходи туда, где можешь их встретить. Пусть они будут сами по себе, а ты сам по себе. Что же еще тут можно сделать?

Тогда взглянул я на неё так, словно увидал впервые, и сказал:

— Свобода моя, ты ли призываешь меня к рабству? Освободительница моя, ты ли влёчешь меня в новую темницу — ещё страшнее той, прежней?

— Что делать? — отвечала моя любовь. — Так устроен мир: если хочешь обладать мною, смирись с тем, что я принадлежу всем.

Три дня и три ночи пребывал я в тяжких раздумьях; а затем встал, и сбросил в пыль многоцветные ризы, и взамен их возложил на себя простую чёрную одежду, и серебряную лютню свою, под которую мы с Элевтерией спели так много сладких песен, заменил булатным мечом. И сказал я:

— Прощай, любовь моя. Ты помогла мне вырваться из темницы и обрести свой путь: этого я никогда не забуду. Но дальше я пойду один.

— Как можешь ты предавать меня? — вскричала она, плача и простирая ко мне руки.

И я ответил:

— Чтобы остаться верным тебе, я должен тебя покинуть.