https://pioneer-lj.livejournal.com/1442493.html
Pioneer
Российская империя как жандарм Европы
Русская интеллигенция век рыдала, что бесчеловечный деспот Николай Палкин способствовал подавлению европейских революций 1848 года. За это Россию презрительно обзывали «жандарм Европы». Мол, передовые народы стремились к свободе и демократии, а реакционный царизм стоял на пути исторического прогресса. Это нам и в советской школе преподавали.
Известная доля правды в подобных утверждениях есть. Российская империя действительно стояла на пути устремлений. Однако чьих и куда?
Все мы помним – не забудем и не простим! – знаменитый лозунг тевтонских завоевателей «Дранг нах Остен», в смысле «Натиск на восток!». Ну как же-с, агрессивные германские империалисты вечно стремились на восток, поработить славян. Стремились, да, но отнюдь не реакционные и не германские. А даже напротив, польско-еврейские революционеры. Да, да.
«… кто же реально ввел в оборот словосочетание Drang nach Osten (Натиск на Восток, от немецкого глагола dringen – давить, нажимать, проникать). Лишь относительно недавно на портале появился автор этой концепции – Юлиан Клачко (Julian Klaczko). Однако его подробная биография до сих пор отсутствует в Рунете».
«Будущий польский революционер, житель Парижа и литератор родился в ноябре 1825 года (по некоторым данным – в 1826 году) в Вильне в семье состоятельного еврейского торговца текстилем Цви Хирша Клачко – человека в городе очень известного и влиятельного. Бизнес отца Юлиана был связан с Германией и кроме того, он совместно с Нисаном Розенталем основал первую в Вильно светскую школу, издал книгу Ахавата Зиона «Любовь Зиона» и фактически был главой тамошней еврейской общины. Сам Юлиан в 1843-1847 годах учился в университете Кенигсберга, а с 1847 года – в Гейдельберге. Писать Юлиан начал рано – первые стихи (под разными псевдонимами) датируются 1842-1843 годами. В Германии Юлиан сошелся с проанглийским романтиком Георгом Гервиниусом и стал сотрудничать с либеральной Deutsche Zeitung. Стоит напомнить также, что Польша (Речь Посполита) к тому времени была разделена между тремя империями – Россией, Пруссией и Австро-Венгрией»
«… весной 1848 года – по Европе прокатилась волна, как говорят нынешние идеологи в Кремле, «оранжевых революций». Восстания произошли в Париже, Неаполе, Венеции, Риме, Праге, Будапеште, Тоскане, Пьемонте, в германских государствах – по сути, это была первая в истории Европы массовая революционная волна с требованиями «демократизации» режимов. Во Франции она привела к падению режима короля Луи-Филиппа I, а в Австрии дело закончилось грандиозным венгерским восстанием, которое пришлось в конечном итоге подавлять стотысячной русской армии (тем самым Россия укрепила в глазах европейских либералов свое реноме как «душителя свобод»)».
«В Пруссии была, однако, своя специфика: власти королевства изначально потворствовали бунтовщикам. Расчет короля Фридриха-Вильгельма IV был таков: революция ослабляет конкурента Пруссии в Германском союзе (предтече будущей единой Германии, но пока представленной ворохом мелких, средних и крупных немецких государств) – Австрию, а собранный общегерманский парламент предложит корону Германской империи прусскому королю. Собственно, почти все так и произошло во второй половине 60-х годов XIX века, но в 1848 году эту задумку берлинские стратеги реализовать не смогли»
«… в Познани создается Народный комитет и начинается формирование отрядов боевиков, на что командующий прусской армией в Познани генерал Виллинзен смотрит сквозь пальцы. Деятели Народного комитета начинают распространять листовки и прокламации. В них они требуют для Познани широкой автономии, а также призывают Пруссию разорвать союз с «дикой, варварской империей русских».
В конце апреля 1848 года русский император Николай I публикует манифест, в котором прямо заявляет об опасности «оранжевых» революций для Европы и о своей готовности отправить многочисленную русскую армию на их подавление».
«… начавшуюся в Познани польскую «революцию» быстро и оперативно подавили сами же пруссаки, а от проекта создания Германской империи парламентским путем пришлось отказаться.
Юлиан Клачко, как уже понятно, оказался одним из деятелей Народного комитета в Познани. Однако позиция немецких либералов, которые не хотели давать автономии Познани, его расстроила. В мае 1848 года он публикует небольшой памфлет (точнее письмо к немецкому либералу Гервиниусу) «Die deutschen Hegemonen» (Немецкие гегемоны), в котором излагает свой вариант идеальных польско-немецких отношений: Познань получает независимость от Пруссии и, как не сложно догадаться, становится союзником Берлина. А далее обе страны совместно с Австрией выступают против России, которая должна вернуть новообразованной Польше захваченные у Речи Посполитой земли (собственно, это и есть суть польского Drang nach Osten)».
«В дальнейшем, после поражения революций 1848-1849 годов, Клачко эмигрировал в Париж, где занимался литературной деятельностью, а умер он в 1906 году в польском городе Краков, входившим в состав Австро-Венгрии.
Однако придуманный Клачко термин понравился польским писателям-романтикам, создававшим в XIX веке беллетризованный вариант национальной истории. В 1861 году его использует польский романтический историк Кароль Шайноха (Karol Szajnocha) в историко-мифологизированном труде «Ягвида и Ягелло». А в ноябре 1865 года термин добирается и до России, где впервые упоминается на страницах газеты «Московские ведомости». Однако затем вплоть до начала XX века о нем забывают и из нафталина тезис о «тевтонской крестоносной агрессии против восточных народов» был извлечен лишь в канун Великой войны в 1914 году, когда пропагандистские машины Второго Рейха и Российской империи начали работать друг против друга на полную катушку.
Впоследствии, с началом Великой отечественной войны «Натиск на Восток» пригодился и советским пропагандистам, которые умело использовали немецкую риторику той эпохи».
Как видим, изначально пресловутый «Натиск на Восток» есть антирусская выдумка польского еврея. Однако суть там не в шустром польском еврее, в этих делах его номер 16-й. Волна революций 1848 года задумывалась лондонскими стратегами как средство радикально переформатировать политическую карту Европы и сформировать всеевропейскую антирусскую коалицию. Поскольку задаром воевать против России за английские интересы в Европе дураков было мало, то прусскому королю предложили содействие в получении короны германского императора. По плану Пруссия должна была возглавить союз германских государств в результате серии национально-демократических революций, которые обрушили бы австрийскую империю. И вместо австрийского императора главой германского союза государств стал бы прусский король. Красивая политическая комбинация.
Однако расплачиваться Пруссии за возвышение Берлина пришлось бы войной против России. Это была дорогая цена. И к тому же пруссаки смекнули, что по ходу революционных переворотов англичане их могут элементарно кинуть, заодно с австрийской завалить и прусскую монархию. И дали отбой революции. В тот раз в английскую антирусскую ловушку немцы не попали.
Теперь о дураках бесплатных, которым нашлось применение в европейской гросс политик 19 века. Как думаете, каково было одно из первейших требований революционных сил Франции и Германии в 1848 году? Ну, кроме сакраментальных лозунгов насчет свободы, демократии и защиты прав трудящихся. В публикациях на русском языке вы с большим трудом отыщите исторические сведения на этот счет. Революционеры требовали немедленно объявить войну Российской империи! Революционный французский пролетариат даже устроили в Париже натуральный мятеж по этому поводу:
«15 мая [1848] около 150 тыс. трудящихся вышли на демонстрацию. Часть демонстрантов ворвалась в Бурбонский дворец, где заседало Учредительное собрание, с требованием немедленного решения вопроса о поддержке поляков. Выступивший с пламенной речью Бланки потребовал решительных мер по борьбе с безработицей и улучшения положения трудящихся. Один из ораторов, воспользовавшись растущим возбуждением демонстрантов, объявил Учредительное собрание распущенным. Начали составляться списки нового правительства. Однако повторить февральские дни не удалось. Правительство смогло поднять на ноги все вооруженные силы столицы, демонстрация была разогнана».
«15 мая [1848] в Париже состоялась 150-тысячная демонстрация, требовавшая от депутатов Учредительного собрания немедленного решения вопроса о поддержке восставших поляков. Однако демонстрация была разогнана, а лидеры демократического движения Барбес, Альбер, Распаиль, Бланки и другие схвачены, клубы их закрыты. Люксембургская комиссия была официально ликвидирована, а бумаги ее секвестрованы. Кавеньяк усиливал парижский гарнизон, стягивая в столицу новые воинские силы»
Наверное интересуетесь, что это за Люксембургская комиссия такая, и с какой радости её мятежные члены требовали разогнать Учредительное собрание и мобилизовать во Франции миллион солдат для войны против России.
«Правительственную комиссию для трудящихся», которая должна была вырабатывать меры для улучшения положения рабочего класса»
Далеко вдаль глядели сознательные французские пролетарии, лишь война против России в пользу польской шляхты могла улучшить положение европейских трудящихся. Коротко говоря, в 19 веке поляки играли роль аналогичную нынешним евреям и чеченцам в одном флаконе. Кстати, а о каких поляках идёт речь, кого именно весной 1848 года понадобилось срочно спасать от русского варварства?
«Во время Венгерской революции 1848—1849 годов были также созданы 2 польских легиона в Венгрии под командованием генерала Юзефа Высоцкого и Юзефа Бема, которые сражались в составе венгерской революционной армии, а после подавления восстания ушли в Турцию»
Пролетарские революционеры Германии тоже не сидели сложа руки. Поднимали немецких трудящихся на войну против России.
Деятельность Маркса и Энгельса в революции 1848 г.
«… В области внешней политики Маркс и Энгельс выдвигали лозунг революционной войны против царской России, являвшейся тогда главным оплотом европейской контрреволюции. Они указывали, что поражение царизма в этой войне приведет к подъему революции в Германии и Австрии, к свержению династии Гогенцоллернов и династии Габсбургов»
Теперь вы лучше понимаете, откуда и куда тянутся корни «Коммунистического манифеста». Кто, зачем и для чего.
Дабы дать представление читателю о градусе накала антирусской риторики, которую использовали классики марксизма в революционной пропаганде, приведу несколько характерных цитат. Вслушайтесь в этот страстный призыв к революционной войне против русских недочеловеков.
К. Маркс «Разоблачения дипломатической истории XVIII века»: «Колыбелью Московии было кровавое болото монгольского рабства, а не суровая слава эпохи норманнов. А современная Россия есть не что иное, как преображенная Московия»
«Только в результате превращения Московии из полностью континентальной страны в империю с морскими границами московитская политика могла выйти из своих традиционных пределов и найти свое воплощение в том смелом синтезе, который, сочетая захватнические методы монгольского раба и всемирно-завоевательные тенденции монгола-властелина, составляет жизненный источник современной русской дипломатии».
«Подведем итог. Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала virtuoso [виртуозной (итал.). Ред] в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином. Впоследствии Петр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями монгольского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира».
Ф.Энгельс «Демократический панславизм» (Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» №№222 и 223; 15 и 16 февраля 1849 г.): «… ненависть к русским у поляков даже сильнее — и с полным правом, — чем ненависть к немцам. Но именно потому, что освобождение Польши неразрывно связано с революцией, потому, что слова «поляк» и «революционер» стали синонимами, полякам обеспечены симпатии всей Европы и восстановление их национальности, в то время как чехам, хорватам и русским обеспечены ненависть всей Европы и кровавая революционная война всего Запада против них».
«На сентиментальные фразы о братстве, обращаемые к нам от имени самых контрреволюционных наций Европы, мы отвечаем: ненависть к русским была и продолжает еще быть у немцев их первой революционной страстью; со времени революции к этому прибавилась ненависть к чехам и хорватам, и только при помощи самого решительного терроризма против этих славянских народов можем мы совместно с поляками и мадьярами оградить революцию от опасности. Мы знаем теперь, где сконцентрированы враги революции: в России и в славянских областях Австрии; и никакие фразы и указания на неопределенное демократическое будущее этих стран не помешают нам относиться к нашим врагам, как к врагам».
«… борьба, «беспощадная борьба не на жизнь, а на смерть» со славянством, предающим революцию, борьба на уничтожение и беспощадный терроризм — не в интересах Германии, а в интересах революции!»
Ф.Энгельс «Борьба в Венгрии»: «В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом».
«О немецких интересах, о немецкой свободе, немецком единстве, немецком благосостоянии не может быть и речи, когда вопрос стоит о свободе или угнетении, о счастье или несчастье всей Европы. Здесь кончаются все национальные вопросы, здесь существует только один вопрос! Хотите ли вы быть свободными или хотите быть под пятой России? А контрреволюционные газеты еще толкуют о какой-то «государственной измене», как будто Германию, которая скоро будет превращена в пассивную арену борьбы двух армий, еще можно каким-то образом предать! Бесспорно, в прошлом году дело обстояло иначе. В прошлом году немцы могли начать борьбу против русского гнета, они могли освободить поляков и перенести таким образом войну на русскую территорию, воевать за счет России».
Советские дурачки до сих верят в побасенку о контрреволюционном самодуре Николае I, тупо подавившем чудесный революционный порыв европейских народов к свободе. Однако поначалу Петербург не собирался вмешиваться в европейские революции.
Пока не стало ясно, что дело клонится к образованию антирусской революционной коалиции европейских держав. И дабы предотвратить худшее, России необходимо спасть Австрию.
«28 апреля 1848 г. последовал манифест: «Смуты и мятежи на западе с тех пор не укротились. Преступные обольщения, увлекающие легкомысленную толпу обманчивым призраком такого благоденствия, которое никогда не может быть плодом своеволия и самоуправства, проложили себе путь на Восток в сопредельные нам, подвластные турецкому правительству, княжества Молдавское и Валхское, одно присутствие войск наших совместно с турецкими восстановило и удерживает там погадок. Но в Венгрии и Трансильвании усилия австрийского правительства, разрозненные другой еще войной с врагами внешними и внутренними в Италии, не могли доселе восторжествовать над мятежом; напротив, укрепясь скопищами наших польских изменников 1831 года и других разноплеменных пришельцев, изгнанников, беглых и бродяг, бунт развился там в самых грозных размерах».
Русские войска вскоре по просьбе австрийского императора вступили на территорию Австрийской империи и спасли ее от катастрофы».
В 1848 году Николай Павлович сорвал замыслы Лондона организовать общеевропейскую революционную войну против России, а самой Британии остаться в стороне. Пять лет спустя пришлось англичанам открыто образовать антирусскую коалицию держав и самим вместе с французами (Наполеон III расплачивался за поддержку в получении власти) и турками отправляться воевать в Крым.
По случаю крымской войны классики марксизма изготовили массу антирусских и русофобских пасквилей. Советские товарищи ни Ленина, ни Маркса-Энгельса сами отродясь не читали. А я в своё время, конспектируя их труды в рамках курса научного коммунизма, полистал страницы собраний сочинений и не рекомендованные для изучения. Маркс&Энгельс усердно агитировали Европу в поддержку войны против проклятой России. Энгельс писал статьи с предложениями английскому флоту захватить Кронштадт, и МНОГО ещё чего в подобном духе.
* * *
Коммунисты не любят вспоминать, что Первый Интернационал создавался в значительной мере для борьбы против России.
«После оживленного обмена мнениями между английскими, немецкими и французскими рабочими 28 сентября 1864 г. в Лондоне на многолюдном митинге в Сент-Мартинсхолле был избран Временный комитет Интернационала, который принял решение назвать новую организацию Международным Товариществом Рабочих. Временный комитет единогласно утвердил написанные Марксом Учредительный манифест Международного Товарищества Рабочих и Временный устав Товарищества и конституировал себя как Центральный совет (с 1866 г. — Генеральный совет). Манифест и Устав заложили программные и организационные основы международной солидарности пролетариата. «...Освобождение труда, — говорилось в Уставе, — не местная и не национальная проблема, а социальная, охватывающая все страны, в которых существует современное общество...» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 16, с. 12). В Манифесте перед рабочим классом выдвигалась задача завоевания политической власти»
«Интернационал 1-й был основан 28 сент. 1864 на междунар. рабочем собрании, созванном англ. и франц. рабочими в Сент-Мартинс-холле в Лондоне для протеста против подавления европ. державами польского нац.-освободит. восстания 1863-64»
Советская историческая энциклопедия постеснялась упомянуть, что революционные пролетарии собрались в Лондоне для поддержки очередного восстания польской шляхты против Российской империи. В силу трудных для пониманий тонкостей мировой классовой борьбы и хитросплетений материалистической диалектики революционные пролетарии со штаб-квартирой в Лондоне упорно видели своей главной миссией разрушение именно Российской империи, а не, допустим, Османской или Британской.
К. Маркс «Речь на польском митинге в Лондоне 22 января 1867 года»:
«Уменьшилась ли опасность со стороны России? Нет. Только умственное ослепление господствующих классов Европы дошло до предела. Прежде всего, по признанию ее официального историка Карамзина, неизменной остается политика России. Ее методы, ее тактика, ее приемы могут изменяться, но путеводная звезда этой политики — мировое господство, остается неизменной. Только изворотливое правительство, господствующее над массами варваров, может в настоящее время замышлять подобные планы».
«Петр I однажды воскликнул, что для завоевания мира московитам не хватает только души. Живительный дух, который нужен России, войдет в ее тело лишь после поглощения поляков».
«Итак, для Европы существует только одна альтернатива: либо возглавляемое московитами азиатское варварство обрушится, как лавина, на ее голову, либо она должна восстановить Польшу, оградив себя таким образом от Азии двадцатью миллионами героев, чтобы выиграть время для завершения своего социального преобразования».
Справедливости ради надо сказать, что далеко не все деятели европейской демократии и рабочего движения одобряли параноидальную русофобию марксистов. Классикам приходилось оправдываться.
«Повсюду, где рабочий класс принимал самостоятельно участие в политических движениях, его внешняя политика с самого начала выражалась в немногих словах — восстановление Польши. Так обстояло дело с чартистским движением во все время его существования; так обстояло дело с французскими рабочими еще задолго до 1848г и в памятный 1848г, когда 15 мая они двинулись к Учредительному собранию с криками: «Vive la Pologne!» — Да здравствует Польша! Так обстояло дело и в Германии, где в 1848 и 1849гг органы печати рабочего класса требовали войны с Россией для восстановления Польши. Так обстоит дело и теперь, с одним лишь исключением, о котором подробнее скажем ниже. Рабочие Европы единодушно провозглашают восстановление Польши как неотъемлемую часть своей политической программы, как требование, наиболее выражающее их внешнюю политику».
«Эта программа внешней политики рабочих Западной и Центральной Европы нашла единодушное признание со стороны класса, которому она была предложена, за одним лишь исключением, как было уже сказано. Среди рабочих во Франции имеется незначительное меньшинство последователей школы покойного П. Ж. Прудона. Эта школа in toto {целиком} расходится с большинством передовых и мыслящих рабочих; она их объявляет невежественными глупцами и в большинстве вопросов придерживается мнений, совершенно противоположных их мнениям. Это относится также и к их внешней политике. Прудонисты в роли судей угнетенной Польши выносят ей приговор подобно стейлибриджским присяжным: «И поделом». Они восхищаются Россией как великой страной будущего, как самой передовой державой во всем мире, наряду с которой не стоит даже упоминать о такой ничтожной стране, как Соединенные Штаты. Они обвинили Совет Международного Товарищества в том, что он якобы подхватил бонапартистский принцип национальностей и объявил великодушный русский народ вне пределов цивилизованной Европы, а это — тяжкий грех против принципов всемирной демократии и братства всех народов. Таковы их обвинения»
«Говорят, что требовать независимости Польши якобы значит признавать «принцип национальностей» и что принцип национальностей — бонапартистское изобретение, состряпанное для поддержки наполеоновского деспотизма во Франции». [поясню, речь идёт о Наполеоне III. – П.]
«… признание и сочувствие национальным стремлениям относилось только к большим и четко определенным историческим нациям Европы; это были Италия, Польша, Германия, Венгрия. Франция, Испания, Англия, Скандинавия, которые не были разделены и не находились под иностранным господством, были лишь косвенно заинтересованы в этом деле; что же касается России, то ее можно упомянуть лишь как владелицу громадного количества украденной собственности, которую ей придется отдать назад в день расплаты».
«… на юге и на востоке нынешнего Царства Польского, находились белорусы, говорящие на языке, среднем между польским и русским, но более близком к последнему; и, наконец, южные области были населены так называемыми малороссами, язык которых в настоящее время большинством авторитетов считается совершенно отличным от великорусского языка (который мы обычно называем русским). Поэтому, когда люди говорят, что требовать восстановления Польши значит взывать к принципу национальностей, то они этим только доказывают, что не знают, о чем говорят, потому что восстановление Польши означает восстановление государства, состоящего, по крайней мере, из четырех различных национальностей».
«Говорят о войне класса против класса как о чем-то крайне революционном; однако Россия начала подобную войну в Польше еще около 100 лет тому назад, и это был превосходный образчик классовой войны, когда русские солдаты и малоросские крепостные вместе шли и сжигали замки польских аристократов лишь для того, чтобы подготовить русскую аннексию».
Тов. Энгельс с похвальной откровенностью разъясняет, что самозвано представляемый им всемирный «пролетариат» отстаивает классовые и этнические интересы польской шляхты. И заметьте, марксистов не удовлетворило бы отделение Польши от России. Они настаивают на восстановление Польской империи, дабы в рабство шляхте были отданы малороссы и белорусы. Именно рабство, поскольку от прекрасных польских революционеров отнюдь не требовалось учреждать в Польше демократию, отменять крепостное право и даровать холопам какие-либо свободы.
Позднее советская пропаганда идеи основоположников коммунизма о необходимости истребления и порабощения славян, а русских унтерменшей в особенности, приписала нацистам. Вопреки очевидным фактам, что оголтелый революционный расизм и оправдание европейской, британской в первую голову, колониальной экспансии есть краеугольный камень именно марксисткой доктрины.
Н.И. Ульянов «ЗАМОЛЧАННЫЙ МАРКС»
«В одной из корреспонденции в "Нью-Йорк Дэйли Трибюн" он [К.Маркс] описывал хозяйничанье англичан в Индии. Ему прекрасно были известны их хищнические приемы, беспощадный грабеж, следствием чего были систематические голодовки и неслыханное по размерам вымирание индусов. Но все прощается англичанам за их роль разрушителей патриархального хозяйственного уклада и быта туземцев, за внедрение в индусскую экономику капиталистических начал. Он уподобляет это социальной революции. "Совершая эту социальную революцию в Индостане, Англия, конечно, руководилась исключительно низменными интересами и действовала грубо, желая добиться своего. Но дело не в этом. Весь вопрос в следующем: может ли человечество выполнить свое назначение без коренной социальной революции в Азии? Если оно этого не может, то Англия, каковы бы ни были ее преступления, при совершении этой революции, была лишь невольным орудием истории".
Как примирить все это с социалистическим учением?»
А это и есть ортодоксальное социалистическое (коммунистическое) учение.
«Сколько раз, и в статьях, и в переписке Маркса-Энгельса мы встречаемся с утверждением, будто реакционность славян объясняется не одним их участием как солдат в подавлении немецких и венгерских восстаний; она им присуща "от природы". Славяне и тысячу лет тому назад были контрреволюционны, подобно тому как немцы и мадьяры были революционерами еще при Карлах Великих, при Фридрихах Барбароссах. Энгельс так и говорит: "В Австрии, за исключением Польши и Италии, немцы и мадьяры в 1848 году, как и вообще в продолжение последнего тысячелетия, взяли историческую инициативу в свои руки. Они – представители революции. Южные славяне, уже тысячу лет тому назад взятые на буксир немцами и мадьярами, только для того поднялись в 1848 году на борьбу за восстановление своей национальнойнезависимости, чтобы тем самым одновременно подавить немецко-венгерскую революцию. Они – представители контрреволюции". Их с одинаковым возмущением упрекали в двух взаимно исключающих друг друга грехах: в том, что они стоят не за революцию, а за Габсбургов, и в том, что устраивают восстания против Австрийской империи. Читателям так и не объясняют, каким образом можно соединить верность Габсбургам со стремлением выйти из-под их власти. Не объясняют и другое: почему венгры, захотевшие отделиться от Австрии, сохранили репутацию революционеров, а славяне за такое же точно намерение предаются анафеме. С ними обещают свести счеты после революции. "Кровавой местью отплатят славянским варварам, – грозит Энгельс, имея в виду победу революционной стихии, – всеобщая война, которая тогда вспыхнет, рассеет этот славянский Зондербунд и сотрет с лица земли даже имя этих упрямых маленьких наций"».
«Англичане беспощадно подавляли все ирландские восстания, пруссаки подавили дрезденское восстание, австрийцы задушили освободительные восстания чехов, итальянцев, венгров, тем не менее, ни англичане, ни обожаемые немцы не отнесены к нациям реакционным. Маркс-Энгельс могли поругивать Виндишгреца, Радецкого, но состоявших под их командой немцев ни в одном контрреволюционном грехе не заподозрили. Чехи же, хотя и подняли восстание и героически сражались на баррикадах, – реакционны. Реакционны как раз потому, что восстали, ибо восстали против немцев – избранного революционного народа. В те самые дни, когда на улицах Праги лилась кровь, оба друга писали в "Новой Рейнской Газете", что хотя им по-человечески и жаль чехов, но победят они или потерпят поражение, их национальная гибель, во всяком случае, неизбежна". По их словам, в той великой борьбе между реакционным Востоком и революционным Западом Европы, что должна разразиться всего, может быть, через несколько недель, восстание чехов против немцев ставит их на сторону русских – на сторону деспотизма против революции. "Но революция победит, – угрожали они, – и чехи окажутся первыми жертвами угнетения с ее стороны". Чехам, таким образом, нет спасения: если их не добьет и не достреляет князь Виндишгрец, то добьет и достреляет Карл Маркс на другой день после победы революции. Они обязаны исчезнуть как национальность, потому что имели несчастье попасть в разряд народов "неисторических"»
«Вообще статьи в "Новой Рейнской газете", да и большинство обзоров текущей политики двух друзей представляют такую бездну безответственных обобщений и выводов, личных, партийных и национальных пристрастий и самого простого невежества, что хочется внимательно посмотреть в лицо тем, которые до сих пор видят в этом образцы "научного социализма»"
«… сами поляки "историческую миссию" свою усматривали в сторожевой роли на Востоке. Турецко-татарская опасность миновала, значит, спасать Европу приходилось от москалей. За эту роль извечного врага России Европа и ценила Польшу. Больше всех ценили авторы "Коммунистического Манифеста". Энгельс, в неоднократно цитированной статье в "Новой Рейнской газете", писал в 1849 году, что ненависть к русским была поныне и останется у немцев их первою революционною страстью". Поляки были им милы, прежде всего, как враги России, а вовсе не за то, что они слыли прирожденными революционерами. Обывательская и политическая Европа, разбиравшаяся в польском вопросе столько же, сколько в русском, – понятия не имела о шляхетском характере польских восстаний, целью которых было национальное освобождение, и только. Руководители этих восстаний готовы были приветствовать революцию в любой стране, за исключением своей собственной. Подвиги их на парижских баррикадах и в армии Гарибальди были выслуживанием перед революцией с целью воспользоваться ее милостью для восстановления Польши. Только немногие, вроде Прудона, порицавшего Герцена за альянс с поляками, понимали это. Но понимали ли Маркс и Энгельс? Знали ли, что Польшу можно любить и ценить за что угодно, только не за революционность? Безусловно знали».
«… оба друга прекрасно разбирались во внутренних социально-политических делах Польши, знали, что в роли революционеров выступали крепостники-помещики, не стремившиеся к соцальному освобождению. Но презирая польских патриотов, они постоянно поддерживали идею восстановления Польши, преимущественно Царства Польского, то есть русской ее части, умалчивая о Познани, а потом и откровенно признавая ее не подлежащей освобождению. Государственное восстановление Польши прокламировалось не для блага польского народа, а как средство разрушения Российской империи».
«Казалось бы, какие более откровенные свидетельства макиавеллистического отношения к полякам могут быть? Но они есть. Энгельс подарил нас еще одним документом такой красочности, что мимо него пройти никак невозможно. Известно, какие гимны пелись Польше в 1848 году, как бредили польским восстанием в "Новой Рейнской газете". Ждали "чуда на Висле". Но по прошествии одного-двух лет, когда чудо не появилось, гимны кончились, поляков перестали носить на руках. В 1851 году (31 мая) Энгельс пишет длинное письмо Марксу по польскому вопросу и тут обнажает с полным бесстыдством моральную подкладку своей "революционной мысли".
Он сообщает, что чем больше он размышляет об истории, тем яснее ему становится, что поляки – разложившаяся нация (nation fondue). "Ими приходится пользоваться лишь как средством, и лишь до тех пор, пока сама Россия не переживет аграрной революции. С этого момента Польша теряет всякое право на существование". Выходит, что как только в самой России найдена будет разрушительная сила – гордого лебедя революции можно будет загнать в общеславянский курятник. Поражает в этом письме чисто национальное презрение, возникшее не под влиянием минуты, а выношенное, отстоявшееся. "Никогда поляки не делали в истории ничего иного, кроме как играли в храбрую и задорную глупость". "Бессмертна у поляков наклонность к распрям без всякого повода". И, наконец, "нельзя найти ни одного момента, когда бы Польша, хотя бы против России, с успехом явилась представительницей прогресса или вообще сделала бы что-либо, имеющее историческое значение. В противоположность ей Россия, действительно, олицетворяет прогресс по отношению к Востоку". Энгельс находит в России гораздо больше образовательных и индустриальных элементов, чем в "рыцарственно-бездельнической Польше".
"Никогда Польша не умела ассимилировать в национальном смысле чужеродные элементы. Немцы в польских городах есть и остаются немцами. А как умеет Россия русифицировать немцев и евреев, тому свидетельство – каждый русский немец уже во втором поколении". Он отмечает лоскутный характер бывшего польского государства. "Четверть Польши говорит по-литовски, четверть по-русински, небольшая часть на полурусском диалекте, что же касается собственно польской части, то она на добрую треть германизирована". Энгельс благодарит судьбу, что в "Новой Рейнской газете" они с Марксом не взяли на себя в отношении поляков никаких обязательств, "кроме неизбежного восстановления Польши с соответствующими границами". Но тут же добавляет: "лишь под условием аграрной революции в ней. А я уверен, что такая революция скорее вполне осуществится в России, чем в Польше".
Нет сомнения, что меньше чем за три года Маркс и Энгельс утратили надежду на антирусское восстание поляков и потеряли к ним всякий интерес. Это не значит, что отказались "посылать их в огонь", то есть подбивать на дальнейшие бунты против России, но радикального средства в этих бунтах уже не видели. Энгельс убежден, что "при ближайшей общей завирухе вся польская инссурекция ограничится познанцами и галицийской шляхтой плюс немногие выходцы из Царства Польского, и что все претензии этих рыцарей, если они не будут поддержаны французами, итальянцами, скандинавами и т.п. и не будут усилены чехословенским мятежом, – потерпят крушение от ничтожества собственных усилий. Нация, которая в лучшем случае может выставить два-три десятка тысяч человек, не имеет права голоса наравне с другими. А много больше этого Польша, конечно, не выставит".
Маркс, хотя и не в столь ярких выражениях, соглашался с Энгельсом. Он поспешил отказаться от своей прежней готовности восстановления Польши в границах 1772 года, ибо рассудил, что немецкую Польшу, с городами, населенными немцами, не следует отдавать народу, который доселе еще не дал доказательства своей способности выбраться из полуфеодального быта, основанного на несвободе сельского населения". Он и от Лассаля получил заверение в полном согласии с такой точкой зрения: "прусскую Польшу следует рассматривать как германизированную и относиться к ней соответственно".
В случае войны с Россией, Маркс готов компенсировать полякам потерю Познани щедрым присоединением земель на Востоке, обещает им Митаву, Ригу и надеется на их согласие "выслушать разумное слово по отношению к западной границе", после чего они поймут важность для них Риги и Митавы в сравнении с Данцигом и Эльбингом. Самые восстания польские мыслимы только против России. "У меня был один польский эмиссар, – пишет он Энгельсу в 1861 году: – вторичного визита он мне не сделал, так как ему, конечно, не по вкусу пришлась та неприкрашенная правда, которую я преподнес относительно плохих шансов всякого революционного заговора в настоящий момент на прусской территории".
Прекрасное резюме этому комплексу настроений дал Энгельс в цитированном выше письме, сделав набросок марксистской тактики в польском вопросе. "На Западе отбирать у поляков все, что можно, оккупировать немецкими силами их крепости под предлогом защиты, в особенности Познань, оставить им занятие хозяйством, посылать их в огонь, слопать (ausfressen) их земли, кормя их видами на Ригу и Одессу, а в случае, если можно будет вовлечь в движение русских, – соединиться с этими последними и заставить поляков примириться с этим". Под "русскими" разумеется, в данном случае, не царская, а революционная Россия».
«Никто никогда не говорил о России с такой проникновенной ненавистью, как Маркс (…)Россия виновата в восстановлении крепостного права в Германии после гибели Наполеона. Россия заставила Пруссию подчиниться Австрии. Пруссия превращена была в русского вассала и прикована к России. Встречаются строки совершенно бесподобные: "Россия приказывала Пруссии и Австрии оставаться абсолютными монархиями – Пруссия и Австрия должны были повиноваться". Курьезность и противоречивость обвинений, видимо, не замечались Марксом. То он упрекает Россию, что она выдала Германию с головой Наполеону, то винит в победе над Наполеоном, вследствие которой Германия лишилась свобод, принесенных ей этим завоевателем. То он возмущается, что Россия подчинила Пруссию Австрии, то, наоборот, негодует, что Австрия отброшена Пруссией от всей Германии при поддержке России. Смешно подходить к этому маниакальному бреду с реальной исторической оценкой и критикой. Приведенный букет высказываний интересен как психологический документ. Россия должна провалиться в Тартар, либо быть раздроблена на множество осколков путем самоопределения ее национальностей. Против нее надо поднять европейскую войну, либо, если это не выйдет, – отгородить ее от Европы независимым польским государством.
Эта политграмота сделалась важнейшим пунктом марксистского катехизиса, аттестатом на зрелость. Когда в 80-х и 90-х годах начали возникать в различных странах марксистские партии по образцу германской социал-демократической, они получали помазание в Берлине не раньше, чем давали доказательства своей русофобии. Прошли через это и русские марксисты. Уже народовольцы считали нужным, в целях снискания популярности и симпатий на Западе, "знакомить Европу со всем пагубным значением русского абсолютизма для самой европейской цивилизации". Лицам, проживавшим за границей, предписывалось выступать в этом духе на митингах, общественных собраниях, читать лекции о России и т.п. А потом, в программах наших крупнейших партий, эс-деков и эс-эров, появился пункт о необходимости свержения самодержавия в интересах международной революции. Ни Габсбурги, ни Гогенцоллерны не удостоились столь лестной оценки; их подданные-социалисты собирались свергать своих государей для блага Австрии и Германии. Только подданные Романовых приносили царей на алтарь, прежде всего, мировой революции. Без укоренившегося влияния Маркса и немецких марксистов трудно объяснить включение этого пункта в программные документы».
«… вернемся к самой яркой, к самой расистской теме высказываний Маркса-Энгельса – о славянах. Ни о ком не отзывались они с большей ненавистью и презрением. Славяне не только варвары, не только "неисторические" народы, но – величайшие носители реакции в Европе. По словам Энгельса, они – "особенные враги демократии", главные орудия подавления всех революций».
«Напрасно, однако, думать, будто славян считают врагами демократии только за их службу в австрийской армии и за участие в карательных экспедициях. Эта вина – так себе, небольшая; главная причина – в их стремлении к национальной независимости. Бакунинское "Воззвание к славянам" вызвало пароксизм бешенства у обоих авторов "Коммунистического Манифеста"».
«… нельзя не удивляться, что это изуверство, вот уже сто лет, не встречает слова осуждения со стороны последователей коммунистического пророка и не наложило на ореол его святости ни малейшего пятна. И это в то время, когда его именем разрушаются колониальные империи и создаются государства среди людоедских племен».
«В наши дни, когда "расовая дискриминация" – почти уголовное преступление, любой коммунист, сказавший на эту тему хоть сотую долю того, что сказали авторы "Коммунистического Манифеста", не мог бы оставаться в партии ни минуты, они же – худым словом не помянуты и пребывают по сей день в роли вождей и учителей
Одиум всего здесь отмеченного – не в нацистском облике коммунистических апостолов, а во "всемирном молчании", созданном вокруг этого облика. Никого почему-то не коробило и не коробит их рассуждение в "Новой Рейнской Газете" о "братстве европейских народов", которое "достигается не посредством фраз и благочестивых пожеланий, а путем решительных революций и кровавой борьбы; дело идет тут не о братстве всех европейских народов под сенью одного республиканского знамени, но о союзе революционных народов против контрреволюционеров, о союзе, который осуществится не на бумаге, а на поле битвы".
Не напоминает ли эта бредовая мысль о Священной Социалистической Империи Германской Нации, в которую не внидет ни один народ-унтерменш, знакомый нам образ Третьего Рейха?»
август 2011