anlazz

Баллада о книжных детях

Фритцморген в ЖЖ в очередной раз поднял  тему про «книжный дефицит» в СССР. Разумеется, с известной целью: показать, что в нём не могли напечатать нужного количества книг. И даже привел в качестве доказательства какой-то выпуск «Фитиля». Впрочем, он мог бы не приводить. Поскольку всем, кто застал советское время, этот самый «книжный дефицит» был очень хорошо знаком. Так что спорить с Фритцем на данную тему нет смысла.

Другое дело – то, с чем этот дефицит был связан? Антисоветчики уверяют, что с тем, что книг печаталось недостаточно? В принципе, можно сказать, что да. Но только в принципе, поскольку есть одна тонкость, которая полностью все меняет. И состоит она в том, что – если брать ту же РСФСР – то общий тираж книжной продукции, выпускаемой в том же 1989 году, составлял 1700 млн. экземпляров (по данным статсборника за 1989 год.) Для сравнения можно привести данные по «новой России»: скажем, в 2003 году было напечатано. 702 млн. экземпляров (по данным Книжной палаты) А, скажем, 2016 – 213 миллионов экземпляров книг. То есть, даже в «сверхблагополучных» для российских книжных издательств 2000 годах книг печаталось более, чем в 2 раза меньше, нежели в советское время. А в конце 2010 – меньше в 8 (!) раз.

Получается, что когда книг печатали много – они были в дефиците, а когда стали печатать меньше, то дефицит исчез? На самом деле этот вывод абсолютно верен, несмотря на свою абсурдность – но об этом будет сказано позднее. Пока же можно только заметить, что пресловутые электронные книги тут мало что меняют. Поскольку, во-первых, в том же 2003 году их не было. (Просто потому, что и «читалки», и планшеты со смартфонами отсутствовали, а с экранов компьютеров мало кто читал.) Во-вторых, даже в 2019 году количество продаваемых «электронных копий» не превышало 30 млн. экземпляров. (Что же касается торрентов, то их популярность в последние пять лет неуклонно снижается, да и скачивают там, в основном, фильмы.) Ну, а в третьих, говоря о советском времени, стоит брать во внимание еще и «литературные журналы», кои в то время имели немаленькие тиражи. Например, тот же «Роман-газета» в 1989 году выходил более, чем в трех миллионах экземпляров! А все журналы, вместе взятые, имели фантастический тираж в 3781 миллион экземпляров. И это только для РСФСР. (Газеты еще давали более 4700 млн. экземпляров, но их тут можно опустить.)

* * *

Впрочем, в первом приближении можно, сказать, что исчезновение «книжного дефицита» в рыночное время связано с тем же, с чем связано исчезновение и других «дефицитов» советского времени. (Но именно в первом приближении.) А именно: с резким уменьшением потребления. Именно поэтому уже в 1993-1994 годах прилавки магазинов «Новой России» начали наполняться товарами – хотя их производство все это время падало. И к книгам это относится в самой полной мере. Другое дело, что причины снижение этого самого «книжного спроса» лежат не только в очевидной области повышения цен на данные товары – как это можно сказать про те же продукты или иные предметы домашнего потребления. Проблема тут оказалась много глубже: население нашей страны просто перестало читать.

Да, вначале это еще можно было объяснять дороговизной литературы, которая стала недоступной обычному человеку. (Хотя, как не странно, но многие тогда покупали: экономили деньги на еде и тратили на книги.) Но уже в конце 1990-начале 2000 эта ситуация изменилась: книги стали стоит относительно дешево. Тем не менее, к существенному изменению ситуации это не привело – скорее, наоборот. В том смысле, что в начале десятилетия на книжном рынке действительно происходил рост – общий тираж выпускаемой литературы поднялся с 470 млн. экземпляров в 1995 году до уже указанных 702 млн. экземпляров в 2003. Но происходило это за счет увеличения т.н. «мусорных» изданий, доля которых стремительно росла. Иначе говоря, еще в 1990 годах люди покупали, в основном, русскую и зарубежную классику, качественную фантастику и разного рода специальную (историческую, техническую) литературу. (Хотя уже тогда «нарождалась» масса низкосортных детективов и т.п. вещей.) В 2000 же годах эта самая «масса» массированно поперла наверх, как квашня на дрожжах.

Например, именно тогда сложился и стал популярным пресловутый жанр «попаданцев» (который сейчас выступает синонимом «плохой фантастики».) А так же жанр «иронического», «боевого» и «женского» фэнтази – по сути выступающего переложением «Властелина Колец», «Конана варвара» и «Хроник Амбера» плохим языком со вставкой отсылок к современной реальности. Ну, и разумеется, «иронического детектива», «дамского романа», а так же – разного рода псевдоисторической и псевдопсихологической «нонфикшн» мути.

hungry_ewok: -- Вы зря так пренебрежительно отзываетесь про жанр попаданцев и альтернативной истории. Я тащемта замечу что эти жанры, которые зародились и развивались совершенно независимо от антисоветского официоза и рынка (издательства эту тему прочухали уже сильно позже) - сделали для просвещения масс на тему истории своей страны и осознания оной истории гораздо больше чем вся, сука, так называемая "классика", кабинетные учОные и прочая штатная пропагандонь вместе взятая.

* * *

Собственно, именно наличие спроса на подобные вещи и вызвало пресловутый «издательский бум», завершившийся в 2008 году выпуском 760 млн. экземпляров. Что тогда трактовалось, как «успех» – хотя, понятно, что до советских 1700 млн. этой цифре было далеко. Однако даже не последнее было самым неприятным, а то, что эта «мусорная литература» выступила, фактически, могильщиком феномена «массового чтения», еще сохранявшегося с советских времен. В том смысле, что высокая доля энтропии в подобной «литературе» не могла не обесценить указанное умение. В результате чего люди, «подолбившись» какое-то время во все эти «иронические детективы» и «любовные романы», с облегчением забросили их в дальний ящик. Перейдя на смотрение телевизора и сидение в соцсетях.

Что же касается молодежи, то для нее ситуация оказалась еще более неприятной. В том смысле, что отсутствие качественной литературы – то есть, она была, но фактически оказывалась скрытой под валом указанного «мусора» (иначе говоря, придя в книжный магазин, качественную книгу нужно было еще найти) – привело для этой категории граждан к нивелированию самой способности к чтению. Которая, естественно, заменялась «просмотром видео» и игрой в компьютерные игры. Да что там книги: даже небольшие статьи на сайтах или в жж стали теперь трактоваться, как «лонгриды». Для «потребления» коих необходимо достаточное время и достаточные силы. (А поэтому – незачем их читать.)

В результате чего даже «бестселлеры» современной литературы – вроде того же «Гарри Поттера» - оказались в современном мире предметами «элитарного потребления». И потому, что печатаются они достаточно малым количеством: скажем, весь русскоязычный тираж книги «Гарри Поттер и философский камень» составляет 692 тысяч экземпляров. В то время, как один только двухтомник Пушкина: еще раз, не Дюма или Пикуля, а «нашего всего», изданный в 1979 году, имеет тираж в 1 млн. экземпляров. (Да что там Дюма: роман Ивана Антоновича Ефремова «Лезвие бритвы» был напечатан с 1984 по 1991 год общим тиражом в 4,2 млн. экземпляров.) И потому, что людей, прочитавших это произведение, среди молодежи немного, и они считаются «интеллектуалами».

* * *

Кстати, тут сразу же скажу, что это не означает какое-то «отупение» молодежи: нет, речь идет просто об утере ей технологии взаимодействия с длинными текстами. Однако при этом надо понимать, что именно она (технология) в действительности выступает вершиной всех имеющихся типов «информационного взаимодействия» между отдельными индивидами. (В том смысле, что на «единицу объема» именно чтение, и именно чтение «длинных текстов» позволяет передать максимум мыслей, чувств, образов. Да еще и наиболее простыми и дешевым способом.) Поэтому возможности современных молодых людей к информационному взаимодействию от этого падает очень сильно. (Еще раз: никакое видео – а уж тем более, видео «домашнее» – не позволит передать тот поток информации, что «ужимается» в книжный текст.)

Впрочем, это касается и не молодежи тоже. Такова плата за нынешнее «книжное изобилие». (И, шире, изобилие информационное.) Которое, фактически так же, как и изобилие товарное, представляет собой чистейшую имитацию, связанную с тем, что всю эту массу практически невозможно потреблять без ущерба для своего здоровья – в данном случае, психического. (Нет, конечно, можно и из данного информационного шума извлекать что-то ценное – так же, как среди разного рода «мусорной еды» вполне возможно найти чего-то вполне съедобное и даже полезное. Вот только делать это можно с большими затратами.)

Собственно, вот тут-то мы и подходим к основанию советского «книжного дефицита». То есть, к получению объяснения того, почему же – при более, чем значительных тиражах советской книжной продукции – найти ее на прилавках магазинов было крайне проблематично. И никакие шаги по увеличению тиража – а он, например, с 1980 по 1989 год вырос очень значительно, с 1300 млн. экземпляров до практически 1800 млн. экземпляров – этот самый дефицит не снижался. А, точнее, наоборот – все время возрастал, приводя к буквальному опустошению прилавков соответствующих магазинов.

* * *

Советские фантасты братья Стругацкие в своей повести «Гадкие лебеди» придумали т.н. «мокрецов» – неких «генетических мутантов», которые обладают способностью непосредственно влиять на окружающую реальность. (Впоследствии эта идея была возобновлена ими в концепции «люденов».) Причем, определяющей особенностью данных «мокрецов» было то, что они в качестве жизненной необходимости имели чтение книг. В том смысле, что они должны были читать для того, чтобы жить, и поэтому – в отсутствии Интернета – книги им вынуждены были доставлять фурами.

Напомню, что «Гадкие лебеди» писались в 1967 году – времени, когда Стругацкие активно занимались выработкой «интеллигентской идентичности», т.е., того, что по их мнению должно было отличать «лучших из современников» от всех остальных людей. И поэтому неудивительно, что  «мокрецах» можно с легкостью узнать этих самых  «лучших из» – включая очевидную аллюзию на работу в «закрытых ящиках», и очевидную же «сверхчеловеческую мораль». Заключающуюся в том,  что для представителя данной категории обычные «обывательские блага» – вроде вкусной еды и роскошного была – не нужны. А вот книги, причем в астрономических количествах, напротив, жизненно необходимы.

Кстати, как не удивительно, но идея восприятия интеллигенции, как людей будущего (а  братья сами заявляли, что «мокрецы» – это именно люди будущего), и противопоставление их «жлобам и «обывателям» – не такая уж социал-дарвинистская идея, как это кажется на первый взгляд. Дело в том, что Стругацкие на этом этапе своей деятельности предполагали, что «лучшие из современников» будут своим примером воздействовать на окружающих, увеличивая степень их интеллигентности. И, тем самым, заставляя «перерождаться» в более совершенную интеллектуально форму.  Причем, «главным направлением удара» тут виделось подрастающее поколение – недаром пресловутые «мокрецы» в «Гадких лебедях» свою агитацию ведут исключительно для детей. (И, в конечном итоге, именно дети становятся основателями их нового мира.)

То есть, в конечном итоге, «обывательский мир» – со всеми его «житейскими радостями», и вытекающими из них «житейскими мерзостями» – должен был остаться в прошлом. И уйти в небытие «естественным путем» – как уходит естественным путем описанный в повести город, разрушаясь и разлагаясь под дождем. И на основании этого самого «разложения», используя его, как «компост», должен был вырасти прекрасным «Мир Полудня». Тот самый, где нет преступности, голода, нужды, болезней, загрязнения окружающей среды, хамства, начальственного самодурства, бюджетного воровства – ну и т.д., и т.п. В общем, мир, где реализован принцип: «Счастье для всех даром. И пусть никто не уйдет обиженным!» То есть, в конечном итоге никакого «рая для избранных» – как обычно любят говорить критики Стругацких – тут не планировалось.

* * *

[...] возвращаясь к исходной теме – можно только указать на то, что на указанном примере видно, что  «массированное потребление литературы» уже в 1960 годах стало достаточно очевидным признаком «советской цивилизации». (Пока еще в виде ограниченного его слоя – той самой интеллигенции.) Тут надо сразу же сказать, что важно тут именно слово «массированное» – поскольку понятно, что читали и до этого. (Особенно те, кто являлся «работниками умственного труда».) Но до определенного времени чтение вряд ли могло считаться какой-то особо выделенной потребностью: нет, были, конечно, и отдельные «помешанные» на этом лица, но именно отдельные. Равно – как и существовало понятие «статусных библиотек»: понятно, что университетский профессор просто обязан был жить в квартире, заставленной книжными шкафами. (Но это также было достаточно редкое явление, ничем не отличающееся от подобных вещей в любой другой стране.)

«Новые» же «книгочеи» отличались от старых тем, что им было не важным – какой цвет обложки и как тома выглядят в шкафу. Им было даже не важно, что, собственно, написано – «поглощалась» литература любого типа. И художественная – от русской классики до какой-нибудь «современной китайской прозы». И нехудожественная – от очевидной публицистики до научных монографий. Более того: резко выросла роль журналов, особенно литературных – которые из «увлечений» для отдельных ценителей превратились в массовое явление. Скажем, тот же «Новый Мир» с тиража в 30-40 тыс. экземпляров – который он имел в 1920-1940 годы – вырос до 140 тыс. экземпляров в 1960 годах, и 500 тыс. в 1980 гг. Впрочем, и «нелитературные журналы» тоже были более, чем сверхвостребованы: тот же журнал «Наука и жизнь» в 1970 годы превысил тираж в 3 млн. (!) экземпляров. (Для сравнения: в 1930 годы он печатался тиражами в 15-20 тыс. экземпляров.)

* * *

То есть, чтение из удела небольшого числа «гуманитариев» - которым это было положено «по должности» – превратилось в увлечение значительного числа «образованных людей». Причем, еще раз: это было именно увлечение, имеющее для индивида значимость большую, нежели простой вид развлечений. (Наверное, тут не надо говорить, что человек покупающий – а порой, и «достающий» – Пушкина, Достоевского, Стейбека, Бальзака, «Легенды Черной Африки», Гомера или Плутарха, не просто развлекается чтением подобных вещей.) И, что самое главное, эта самая «модель поведения» начала «расползаться» по всему обществу. То есть, даже по тем его слоям, которые к пресловутым «мокрецам» – сиречь, интеллигентам – отнесены быть не могли.

Причем, что интересно: «расползание» это происходило именно за счет «молодых поколений». (То есть, в данном плане Стругацкие практически угадали.) В том смысле, что дети, подростки и молодежь 1960-1970 годов читали много больше, нежели их родители. Читали дома, читали в школе на переменах, в транспорте, в, простите, уборной, за едой, под одеялом в кровати. Разумеется, книг не хватало: если для детей интеллигентов еще можно было надеяться на покупку литературы родителями, то остальные категории вынуждены были пользоваться библиотеками. Которые, к слову, не проектировались под подобную загрузку – почему достать там интересную книгу было проблематично. Да и вообще, оказалось, что с детской и подростковой литературой в стране проблемы: её развитие планировалось под более плавный рост спроса. (Ещё в 1970 годах было отмечено, что спрос на данную категорию превышает предложение более, чем в 5! раз!!! И это при миллионных тиражах книг и развитой библиотечной системе.)

Конечно, тут можно было бы сказать, что это СССР «не справился» с удовлетворением спроса – однако понятно, что данное высказывание неполно. Поскольку в действительности СССР действительно не справился – но исключительно с созданным им же самим нелинейно растущим спросом на книги. Удовлетворить который не было никакой возможности. И потому, что развитие данной отрасли требовало мобилизации многих иных отраслей – начиная с производства бумаги и заканчивая выпуском книгопечатного оборудования. (Что требовало «цикла» не менее, чем в 10 лет: то есть, если проблема была уведена где-то в начале 1970 годов, то ее разрешение могло произойти не ранее начала 1980 гг.) И потому, что спрос был именно «нелинейный», т.е., не поддающийся прогнозированию, в результате чего планируемый «сверхвыпуск» литературы не был способен к «закрыванию дефицита». Еще раз: за период с 1979 по 1980 год выпуск книжной продукции вырос более, чем на 400 млн. экземпляров ежегодно. И это не учитывая еще более высокого роста тиражей журналов: общий их выпуск за указанный период вырос почти в 2 раза – с 2400 млн. до 4300 млн. экземпляров для РСФСР. И все было мало!

* * *

Понятно, что в подобных условиях «снимать» средства с иных отраслей и разворачивать на основании их печатание книг, было бы огромной глупостью. Поскольку ликвидировать «дефицит» это не помогло:  скорее тут можно было бы наблюдать, как в «неудовлетворенную потребность» проваливаются все предпринимаемые усилия – и лишь увеличивают её размеры. (О том, почему так происходит, будет сказано несколько позднее.) Более того – тот факт, что «книжные дети» конца 1960-1970 годов в 1980 начали входить во взрослую жизнь, и «заводить» своих собственных детей, ещё более усиливало проблему. (Разумеется, понятно, что идею «бросить все поставленные задачи и начать массированно печатать книги» нельзя принимать за разумную.)

Поэтому решений тут могло быть только два. Первое: это создание такой «книгоиздательской системы», которая позволяла бы радикально – не в разы, а на порядки – увеличить тиражи. Или, даже, сделать «тираженезависимое книгоиздание», осуществляемое по одному нажатию кнопки. Наверное, все уже догадались: о чем идет речь? Кстати, тут стоит понимать, что в те же 1980 годы никаких фундаментальных ограничений для развития «электронного книгопечатания» не было: компьютеры и сети уже существовали, более того, существовали и «плоские» жидкокристаллические дисплеи с высокой контрастностью и низким потреблением. Да, пока, в основном, алфавитно-цифровые – у «матричных» было невысокое разрешение, да и с динамикой было плохо – но для «электронных книг» этого было более, чем достаточно. (Более того – при определенном вероятном развитии технологий эти самые «книги» можно было бы производить еще в конце 1970-начале 1980 годов, и это было бы дешевле, нежели то увеличение тиражей, что наблюдалось в реальности.)

Ну, а второе решение – это уничтожение указанной «сверхпотребности» в чтении, и переход к «нормальному» восприятию данного занятия, как развлечения (детективы, «попаданцы», дамский роман), или «рабочей необходимости» (справочник по Джаве для программиста, изучение Аристотеля для преподавателя и т.д.). Как можно догадаться, второе решение выглядело проще и естественнее, однако именно поэтому оно несло очевидно деструктивный смысл. Отсюда неудивительно, что прямо его применить советское руководство не решалось, да и особенно не стремилось. (Звание «самой читающей страны» звучало приятно, а самое главное – руководители даже при своем желании это сделать вряд ли могли понять: куда надо «бить» для того, чтобы отучить советских читать.)

Впрочем, последнее так и не потребовалось, поскольку, в конечном итоге, все разрешилось само собой.

* * *

В общем – как уже было сказано в прошлых постах – основной причиной «книжного дефицита» в стране была нарастающая потребность советских людей в чтении. Которая уже в конце 1960 годов превысила «цивилизационную норму», и продолжала нарастать практически до самого конца существования страны. Понятно, что удовлетворить данную потребность «обычными методами» было невозможно – тут важна даже не сама её величина, а очевидная непрогнозируемость, очень сильно ограничивающая «горизонт планирования». (И это при том, что развертывание промышленного производства при индустриальной экономике требует, как минимум, десять лет.)

Однако тут возникает вопрос: с чем же было связано это самая аномальная потребность в чтении? В смысле: после чего «нормальное» отношение человека и информации сменилось на потребность в бесконечном поглощении последней? Ну, и наоборот: что же произошло после крушения СССР, когда эта потребность – как уже было сказано – упала практически до нуля?

Как это не удивительно прозвучит, но в данном случае лучше всего будет ответить вначале на второй вопрос: одним из важнейших отличий постсоветского периода от советского в плане «информационного пространства» стало быстрое заполнение его т.н. «мусорной информацией». Ну, всеми этими «дешевыми изданиями», вроде «покетбуков» с дамскими романами, «боевой фантастикой» и «ироническими детективами», а так же разного рода «нонфикшн литературы», вроде «любовниц кремля» и «тайных ритуалов СС». Впрочем, если честно, то книги тут были на последнем месте после разного рода телепередач, которые превратились в начале 1990 годов в «адский Ад». (И сохраняются в подобном состоянии до сих пор.) А так же разнообразных печатных СМИ, кои по «адскости» – сиречь, по нагромождению лжи – ИМХО, если и отличаются от ТВ, то в более «адскую» сторону. (Разного рода «СпеедИнфо» и «МегаполисЭкспресс» в 1990 годы были еще более «трешевыми», нежели телепередачи!)

Наверное, тут не надо говорить, что результат воздействия подобных «каловых информационных масс» на человеческое сознание можно сравнить только с получением черепно-мозговых травм. В том смысле, что все это могло бы привести если не к полному разрушению сознания, то, по крайней мере, к приобретению глубокого невроза. Если бы не один важный момент. А именно: тому, что это самое сознание обладает возможностью постановки «информационного фильтра» на входящие потоки. Благодаря чему вся эта «инфомуть» на 99% начинает проходить мимо него. Ну, в самом деле: вот смотрит обыватель на какого-то Соловьева или Малышеву в течение нескольких часов, однако при этом запоминания данного факта не происходит. «В одно ухо влетает, в другое вылетает» – как это говорили раньше.

* * *

Разумеется, это благо – поскольку если бы народ начал массово «лечиться по Малышевой», то он вымер бы в короткое время – однако благо достаточно условное. В том смысле, что эта «фильтрация» – по понятным причинам – происходит на «низком уровне». Т.е., отделения «агнцев от козлищ» – в смысле, нужной информации от мусорной – не происходит. Вследствие чего возможности для информационного взаимодействия оказываются близкими к нулю. Более того: указанный момент начинает определять и саму стратегию взаимодействия информации с человеком. Вследствие чего большая часть источников информации просто отбрасывается. Причем, в первую очередь, это касается литературы – просто потому, что последняя являет собой наиболее компактную форму «информационной упаковки», что, в свою очередь, ведет к наибольшим затратам на извлечение информации. (Тех образов, идей, мыслей, чувств, что заложил в текст автор.) Понятно, что при подобном положении чтение – а точнее, чтение «больших текстов» – становится «объектом нон-грата»: ведь это значит, что в случае «ложности информации» значительные усилия будут просто выброшены на ветер.

Впрочем, об этом моменте – а именно «адской» эскалации лжи в современном информационном пространстве, и ее влиянии на восприятие людей – надо будет говорить отдельно. Тут же хочется обратить внимание на другое. А именно – на то, что возможно и «обратное состояние». Которое будет характеризоваться полностью противоположными чертами: отсутствием лжи и, вытекающим отсюда, отсутствием необходимости по «входной фильтрации». Разумеется, подобное положение может показаться странным: ну, как же, жить исключительно «по правде» вряд ли получится. Поскольку ложь есть «естественный спутник» межчеловеческого взаимодействия, связанный с тем, что люди сосуществуют в «непрерывной войне друг с другом». Сиречь – в состоянии конкуренции за имеющиеся ресурсы, в рамках чего ложь становится не ложью, а «военной хитростью».

Тем не менее, примеры обратного существуют! Например, это социумы, находящиеся в состоянии «общинного хозяйства», где конкуренция, в значительной мере, подавлена. Данный момент, кстати, был замечен еще во времена Великих Географических открытий. Когда европейцы начали встречать разнообразные «дикие племена», обитатели которых удивляли своей честностью и бесхитростностью. Разумеется, этой возможностью «выросшие во лжи» обитетатели Старого Света пользовались сполна, получая от обмана «варваров» огромную материальную выгоду. (А так же создав образ европейца, как существа изначально лживого и вероломного.) Однако для некоторых представителей «белых людей» эти самые, «живущие по правде» туземцы оказывались привлекательными. И они даже создали пресловутый образ «благородного дикаря», этакого «природного ребенка», который живет, не ведая «первородного греха». (Правда, это не мешало «белым» массово уничтожать подобных «благородных дикарей», но не суть важно.)

Впрочем, не стоит удивляться указанная честность тогда выводилась из чего угодно, но только не из того, что «варвары» не ведуют «цивилизованных» конкурентных отношений. (Кстати, последнее порой приводило к забавным моментам: когда туземцы этими самыми европейцами «встраивались в цивилизацию» – в смысле, подключались к процессу взаимной конкуренции – они очень быстро становились такими же «лживыми тварями», как и обитатели старушки Европы.) Поэтому эта самая связка обмана и конкурентных отношений – и, наоборот, правды и отношений солидарных – в целом, оказывалась неотрефлексированной. (Так же, как неотрефлексированной оставалась «детская честность», которая известна была еще с древности, однако никогда не связывалась с тем, что дети обитали в условиях солидарных семейных отношений.) А значит – неотрефлексирована была возможность построения «цивилизованного честного социума», т.е., социума, в котором одновременно было бы и отсутствие лжи, и развитое промышленное производство.

* * *

Впрочем, думаю, дальше углубляться в данную тему нет смысла. Поскольку и так понятно, к чему все это было сказано. А именно: к тому, что – ликвидировав главный источник конкуренции между людьми в виде рыночной экономики – СССР действительно очень близко подошел к «обществу полной правды». Разумеется, полностью ликвидировать «войну всех со всеми» тут не удалось – по причине сохранения иерархичности общественного производства. (А там, где есть иерархия, конкуренция будет всегда.) Но тут данный процесс был, фактически, локализован в нескольких ограниченных областях. (В то время, как в «нормальном обществе» он охватывал всё – за исключением уже помянутой семьи.) Прежде всего, разумеется, в области «государственной власти» – той самой «жизни вождей», где взаимная грызня действительно была нормой. (И поэтому все, что было связано с этой самой «высшей властью» однозначно определялось, как «заповедник лжи».) Впрочем, не только: определенные моменты этой самой «борьбы всех со всеми» оставались и в быту – где быстрое принятие коммунистических норм и правил было, разумеется, невозможным. (Конечно, подвижки тут были, но они не могли наступить мгновенно.) Ну, и разумеется, ложь «правила бал» там, где продолжали господствовать пресловутые рыночные отношения: в той самой «Серой зоне блата и дефицита», которая стала реакцией на сдерживание изменений в обществе.

Однако были и области, в которых использование данной технологии – а ложь есть именно что социальная технология – оказывалось необязательным. Например – в том самом «мире Понедельника», под которым братья Стругацкие подразумевали область самых передовых производства, где, фактически, реализовывались коммунистические принципы бытия. Именно там, в этих НИИ и КБ, фактически была реализована «та самая» невозможная мечта о «развитом обществе правды». Не потому, что обитатели данных мест были такими «уникальными» – как это считали те же братья – а просто потому, что лгать тут не было смысла. ([...] В СССР 1950-1970 годах такой номер бы не прошел: там нужен был именно реальный результат, требующий реальной работы. Просто потому, что многие помнили: от фашистских танков песнями и плакатами «не отмахаешься».)

Собственно, именно эти самые «заповедники правды» и стали распространителями «нового отношения к информации». Отношения, при котором каждый ее источник рассматривается не как способ «заработать» – в смысле, заставить потребителя этой информации отдать как можно дешевле свой труд ее автору – а как способ действительно внести чего-то новое в окружающую реальность. Понятно, что в данном случае «уровень фильтрации» мог быть много меньше «цивилизационной нормы», а значит – восприятие книг и даже газет было много проще, нежели сейчас. (Или тогда при капитализме.) И, по сути, все «входящие информационные фильтры» тогда сводились в отбрасывании «проблемных областей»: скажем, передовицы газет считались однозначно лживыми, равно, как лживыми воспринимались все речи «государственных деятелей», а так же собственного начальства. (Ну да: начальники – они дерутся за место, а значит – лгут.)

* * *

А вот произведения литературы – не важно, «старые» или новые, «фикшн» или «нонфикшн» – виделись, в большинстве своем, правдивыми. Можно даже сказать, что в СССР было установлено некое «литературное информационное поле», которое стоило выделять из общего информационного поля по причине того, что ВСЯ информация там шла сразу «в мозг». (Этот эффект, кстати, имели и отрицательное воздействие – но о нем будет сказано выше.) Что, в свою очередь, выступало крайне притягательным для любого разумного существа – просто потому, что разум (в обобщенном смысле) есть информационная структура. Нуждающаяся в информации для своего существования так же, как тело нуждается в энергии. (Да, Стругацкие со своими «мокрецами» – коим нужны были книги для жизни – в данном случае подошли очень близко к истине. Правда, именно подошли.)

Ну, а последнее, в свою очередь, и создало тот самый феномен «советского суперчтения», который до сих пор остается загадкой для большинства. Впрочем, о том, к чему все это привело, и какой отсюда можно сделать вывод, будет сказано уже отдельно…

* * *

Наверное, после того, что было сказано, для многих перестанет быть загадкой вопрос о том, почему же «самая читающая и самая образованная страна в мире» в конце своего существования так рьяно «бросилась» в бездну лженауки и мистицизма. Причем, в «авангарде» данного процесса оказались наиболее образованные и «продвинутые» слои советского общества. (Например, те же «банки с водой» у Кашпировского или Чумака заряжали многие представители не только гуманитарной, но и технической и даже научной интеллигенции.)

Данный момент антисоветчики обычно сводят к тому, что никакого реального образования в СССР не давали и что советские кандидаты наук были исключительно «дутыми». Однако понятно, что к реальности это не имеет никакого отношения. И не только потому, что на том же «благословенном Западе» большая часть «культурного слоя» так же западала по разного рода «эзотерическим учениям», а топ-менеджеры крупных корпораций ездили «на поклон» к индийским гуру. (Об этом феномене, кстати, надо будет так же поговорить отдельно.) Но и потому, что указанное «некритическое отношение», которое советские образованные слои проявили в конце 1980 годов ко всевозможным «экстрасенсорным способностям» и «невероятным фактам» целиком и полностью вытекало из описанного в прошлом посте состояния «информационной сверхпроводимости». И была неизбежным последствием этого, в целом, положительного явления.

Напомню, что эта самая «сверхпроводимость» была связана с тем, что в советской инфосфере были очень сильно ограничены «области лжи». Которые чуть ли не целиком и полностью концентрировались в т.н. «официозе»: разнообразные «передовицы», речь «вождей» и начальства, партийная литература и т.д. – все это, действительно, требовало более, чем осторожного восприятия. (Впрочем, в условиях советской действительности «образца 1970 годов» можно было спокойно принимать ее за чистую ложь – никаких проблем от этого не возникало.) Впрочем, были, конечно, и «бытовые проявления» обмана: продавец в магазине мог обмануть – правда, «в систему», как сейчас, порча продуктов не входила – могли обмануть при распределении путевок в санаторий, жена могла любовника завести, ну и т.д., и т.п.

Однако были и места, обман в которых ожидать было бы странным. Просто потому, что он там был не нужен. Ну, в самом деле, какой смысл обманывать в научной публикации? В художественной или «нонфикшн» книге? В школьном учебнике? (Если исключить поминание пресловутых «вождей».) В телепередаче? Да-да-да, даже в последней – как это не абсурдно прозвучит на текущий момент. Просто потому, что непонятно, в чем в этом случае состоял бы «выигрыш» телевизионщиков. Ведь – как уже говорилось – обман это «нормальная технология» в конкурентной борьбе, а с кем в СССР конкурировали ученые, писатели, телережиссеры или, скажем, врачи? (Имеется в виду, в советское время – поскольку сейчас-то понятно, с кем и как.) Поэтому восприятие подобных источников было некритическим, что, во-первых, позволяло резко снижать затраты на восприятие информации. А, во-вторых, усиливало информационный обмен, повышая тем самым способности разумных существ к консолидации.

* * *

Наверное, отсюда уже становится понятным: в чем же была проблема подобного состояния. А именно: в том, что в указанном состоянии любые, более-менее «комплементарные» к культурному уровню населения «идеи» могли стать «сверхидеями». В том смысле, что оттранслироваться на всю имеющуюся массу людей – особенно тех, кто был связан, в основном, именно с этой самой области «чистой информации». Т.е., на уже указанный «культурный слой», который привык к «информационной работе» с минимальной долей лжи. Кстати, в данном случае не требовалось даже злого умысла: скажем, пресловутый Кашпировский, судя по всему, всерьез был уверен в наличии у себя каких-то «способностей». Просто потому, что, во-первых, в данное время (вторая половина 1980 годов) все еще существовала «научная трактовка экстрасенсорики». Т.е., и у нас, и на Западе авторитетные научные источники считали, что за этим самым словом действительно стоит реальный феномен. (ИМХО, только «эксперимент 1990 годов» показал, что никакого феномена – за исключением прямого или косвенного обмана – там нет.) Ну, а во-вторых, поскольку в указанном положении немедленно была установлена «положительная обратная связь». То есть, на телевидение и самому Кашпировскому (или Чумаку) начали пачками приходить письма о том, «как быстро и качественно помогло». Почему «помогло», думаю, так же всем понятно: ипохондрию и самовнушение никто не отменял, и в СССР они были так же актуальны, как и теперь.

Впрочем, касалось это не только «телегипнотизеров». На территории страны тогда возникло огромное количество всевозможных «целителей», впоследствии перешедших в разряд «колдунов» и «религиозных учителей». Причина этого была та же: советские люди просто не понимали, что это всё могло быть чистым обманом. (Нет, конечно, многие «недоверчиво» относились к данному действу, но все же, думали о том, «что в этом что-то есть». О том, что там вообще ничего не было – и что все «реально выздоровевшие лица» могли быть только проплаченными «актерами» – никто даже предположить не мог.) Причем, тут сразу стоит отметить, что этот самый чистый обман, в общем-то, обходился поверившим в него крайне дешево. Да, именно так: все эти «кандидаты наук», ставившие банки перед телевизором, а равно и приходящие на «сеансы психотерапии» дамы бальзаковского возраста практически ничего не теряли. Ну, может быть, цену билетов в последнем случае – которая была хотя и высокой, но не критичной для жизни – вместе с потраченным временем.

Это уже потому, после «перехода к рынку», стала проявляться чистая деструкция подобных действ: когда разного рода «секты» – в кои превратилось «увлечение эзотерикой» – начали отбирать у своих адептов жилплощадь и доводить их до самоубийства. Тогда же, в позднее советское время, подобное было явлением экстраординарным, поэтому, в самом худшем случае, речь шла о потере нескольких десятков рублей. Даже здоровье окончательно погубить было сложно, поскольку советская медицина даже в это время работала неплохо, и всегда могла принять даже самых упоротых «адептов» нетрадиционного образа жизни. Поэтому неудивительно, что любовь к «необычайным явлениям» в конце 1980 годов накрыла страну мощной волной, которая практически ликвидировала все «альтернативные точки зрения» – сиречь, любые проявления материализма - и продержалась вплоть до конца 1990 годов. В которых мощный поток не просто лжи, а лжи исключительно деструктивной, разрушающей жизнь каждого человека – не заставил бывших советских людей «включить фильтры», вплоть до обретения полной апатии на тему «устройства мира».

* * *

Но это, разумеется, уже совершенно иная тема, о которой надо говорить уже отдельно. [...]

ноябрь 2020