Тайна диалектической логики

Бродский А.И. Тайна диалектической логики. Гегелевская диалектика в советской России // Русская и европейская философия: пути схождения. Сборник материалов конференции. СПб., 1999. С. 172-181.

Значение русской философии, как и значение любой другой «национальной философии», состоит не столько в новых философских «открытиях» и «изобретениях», сколько в разработке традиционных общефилософских идей в уникальном культурно-историческом контексте. Набор философских идей достаточно ограничен и обновляется крайне редко. Но, попадая в различные культурно-исторические контексты, эти идеи по-новому раскрывают свое содержание: из них выводятся новые, дополнительные следствия. А выведение новых следствий из старых идей позволяет обнаружить лежащие в основе этих идей скрытые посылки, то есть такие посылки, которые в иных культурах не были отрефлексированы. На мой взгляд, в таком выявлении скрытых посылок и заключается главная ценность национально-регионального изучения истории философии и философской компаративистики.

С этой точки зрения интересно проследить «русскую судьбу» такого характерного порождения немецкой философии как диалектическая логика.

В наши дни о диалектической логике вспоминают редко. Старшее поколение философов обращается сейчас к диалектической логике только в целях критики марксизма, а младшее, похожеЮ и вовсе о ней ничего не слышало. Однако ещё 15-20 лет назад эта «наука» занимала умы многих отечественных философов. Но проблемам диалектической логики писались монографии, защищались диссертации, проводились конференции, организовывались диспуты. Можно без преувеличения сказать, что диалектическая логика была самым странным и удивительным продуктом марксистской идеологии. «Именно здесь — отмечает М.В. Попович, — обнаружилась мистико-иррационалистическая сущность диалектического материализма как политической религии» [1]. В этом смысле диалектическая логика представляет собой интереснейший объект для историко-философского и культурологического анализа, и дело не в том, что так уж необходимо бросить ещё один камень в марксистскую идеологию или заклеймить наше недавнее прошлое. Диалектическая логика интересна, во-первых, потому что в ней отразились некоторые интеллектуальные тенденции уходящего столетия, сфера влияния которых не ограничивается марксизмом; во-вторых, потому что её история проливает дополнительный свет на вечную проблему взаимоотношений философии и идеологии, интеллигенции и власти.

Как известно, термин «диалектическая логика» был введен в философию Г.В.Ф. Гегелем. Гегель нередко употреблял философские термины в значении, отличном от их обычного употребления. И «логикой» он называл не науку о выводах и доказательствах, а свою собственную «науку» о саморазвитии абсолютной идеи в «царстве чистой мысли». Диалектическая логика Гегеля — это учение о Логосе, наука о Боге, который «существует в своей истинности лишь в мышлении и как мышление [2]. Однако такие же сверхзадачи Гегель приписал и традиционной, аристотелевской логике и обрушился на неё с беспощадной критикой. Традиционная логика, согласно Гегелю, занимается «внешним материалом», «мертвыми формами», не способна проникнуть в «суть вещей» и должна поскорее «сойти со сцены». Разумеется, никакой новой логики Гегель не создал, а лишь освободил свою метафизику от всех логических законов и, прежде всего, от закона непротиворечивости.

Философские взгляда К. Маркса и Ф. Энгельса сложились под сильным влиянием гегельянства. Сказывалось это влияние не только в «заигрывании» с гегелевской терминологией, о которой однажды обмолвился Энгельс. От Гегеля марксизм в скрытом виде унаследовал фатализм и телеологию, т.е. веру в некую «всемирно-историческую необходимость», определяющую ход событий и ведущую человечество к состоянию совершенства. Однако ни Маркс, ни Энгельс никогда не апеллировали ни к какой особой логике и термин «диалектическая логика» не употребляли. Напротив, все свои утверждения они строго согласовывали с правилами логического вывода, а у своих оппонентов старались найти логические противоречия. Поэтому распространенное сейчас убеждение, будто «ненависть марксистов к логике сравнима только с их ненавистью к собственности» [3], является, на мой взгляд, значительным преувеличением.

Отношение марксистов к логике стало меняться на рубеже XIX-XX вв. В этот период выводы точных наук подорвали онтологическую базу марксистского материализма, а социально-экономическое развитие европейских стран пришло в явное противоречие с историческими предсказаниями Маркса. Поэтому многие теоретически мыслящие социалисты того времени (например, теоретики II Интернационала или русские «легальные» марксисты) пришли к выводу, что некоторые существенные положения марксистской теории ошибочны и от них необходимо отказаться. Но в это же время возник и иной тип отношения к наследию Маркса. Большинство марксистов, вместо того, чтобы отказаться от тех или иных положений теории Маркса, стали переинтерпретировать эти положения с целью сделать их неопровержимыми. Но сделать теорию неопровержимой можно только сделав её непроверяемой, т.е. иррациональной, К. Поппер писал по этому поводу: «Марксистская теория… в некоторых своих ранних формулировках… давала проверяемые предсказания и действительно была фальсифицирована. Однако вместо того, чтобы признать это опровержение, последователи Маркса переинтерпретировали и теорию и свидетельство с тем, чтобы привести их в соответствие. Таким путем они спасли теорию от опровержения, однако это было достигнуто ценной использования средств, сделавших её неопровержимой… и благодаря этой уловке они разрушили её широко разрекламированные претензии на научный статус» [4]. Одним из средств подобного «спасения» марксистской теории стала её диалектизация, т.е. внесение в её состав большего количества элементов гегельянства, чем это было изначально. И важнейшая роль в этом процессе принадлежала В.И. Ленину.

Именно Ленин высказал мысль, что марксистская теория опирается не на обычную формальную логику, а на некоторую особую, высшую Логику, восходящую своими корнями к диалектической логике Гегеля. «Если Marx не оставил «Логики» (с большой буквы), то он оставил логику «Капитала» — писал Ленин в конспекте «План диалектики (логики) Гегеля». — В «Капитале» применена к одной науке логика, диалектика и теория познания (не надо 3-х слов: это одно и то же) материализма, взявшего все ценное у Гегеля и двинувшего сие ценное вперед» [5]. Ленин считал, что разработка такой «Логики с большой буквы является насущной задачей борьбы за освобождение рабочего класса.

Впрочем, сам Ленин так и не разъяснил, что должна представлять собой эта «высшая логика». Лишь однажды, а именно в работе «Еще раз о профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках т.т.Троцкого и Бухарина» он попытался сформулировать основные принципы диалектической логики, которые, во-первых, оказались не принципами логики, а, скорее, принципами методологии познания, а во-вторых, представляли собой общенаучные тривиальности [6]. Однако с тех пор идея особой Логики прочно завладела умами марксистов.

Впервые систематическую пропаганду диалектической логики предприняла во второй половине 20-х годов группа марксистов, возглавляемая А.М. Дебориным. В споре с так называемыми «механистами» (Л.И. Аксельрод, В.Н. Сарабьянов, А.К. Тимирязев и др.), пытавшимися дать естественнонаучную интерпретацию марксизма, деборинцы (Я.Э. Стэн, Н.А. Карев, Г. Баммель и др.) отстаивали тезис о гегельянской природе марксистско-ленинской философии. Спор шел прежде всего о логике и методологии современной науки. «Развитие современной науки — утверждал Деборин — выдвигает необходимость новой логики» [7]. Такой новой логикой, по его мнению, должна стать диалектическая логика, которая «является для современного естествознания самой правильной формой мышления» [8]. Но сами науки, в силу стихийности своего развития, не могут выработать этой новой логики, её может выработать лишь философия, сознательно вставшая на позиции рабочего класса, поэтому «переработка стихийно сложившихся в историческом процессе наук стоит перед нами как одна из основных конкретных задач» [9]. Именно этой задачи, по мнению «диалектиков», и не понимают «механисты» которые, по словам Н.А. Карева, «олицетворяют собой реакционность и враждебность, с какой идеалистическая и цеховая наука встречает ненавистное ей «ярмо» марксизма» [10].

Дело «диалектиков» не получило развития. В те годы марксизм в нашей стране уже не нуждался ни в какой интеллектуальной защите. Защита марксизма стала осуществляться непосредственным физическим насилием, причем не только над философами, но и над учеными, если их выводы хоть в чем-то расходились с официальной идеологией. В таких условиях «логические» рассуждения «диалектиков» показались властям не только ненужными, но и вредными, уводящими от актуальных задач классовой борьбы и партийно-государственного строительства «Борьба за действительную, а не мнимую разработку ленинского философского наследия — писал возведенный в 30-х годах в ранг официального идеолога М.Б. Митин, — означает борьбу не за… формалистическую теорию диалектики, а за конкретную диалектику» [11]. Под «конкретной диалектикой» Митин имел в виду учение о партийности философии, классовой борьбе и коммунистическом строительстве. Разработки диалектики как логики прекратились. И хотя понятие «диалектическая логика» употреблялось в некоторых философских статьях 30-х-40-х годов, в него вкладывалось лишь то, что говорилось по этому поводу в ленинской статье «Ещё раз о профсоюзах».

Между тем в конце 20-х годов «диалектики» получили неожиданную и ненужную им поддержку со стороны А.Ф. Лосева. Правда поддержка эта носила иронический, если не издевательский, характер. «Я совершенно серьезно утверждаю, — писал Лосев, — что диалектики — это православные материалисты…» [12]. В своей книге «Диалектика мифа» (I929 г.) Лосев разнообразным образом доказывал, что диалектическое мышление есть мышление пралогическое и мифологическое. «Если вы хотите мыслить чисто диалектически, то вы должны прийти к мифологии вообще и к абсолютной мифологии в частности» [13]. Рационализм, согласно Лосеву, — продукт либерально-буржуазной культуры, и, следовательно, нет ничего удивительного в том, что советское государство, отбросив либерально-буржуазную культуру, культивирует у себя мифологическое мышление. С этой точки зрения Лосев обвинял большевиков в некоторой непоследовательности: им следовало бы искоренять не столько религию, сколько науку и искусство. «Будь я комиссаром народного просвещения — утверждал философ, — я немедленно возбудил бы вопрос о ликвидации всех этих театров, художественных и музыкальных академий, институтов, школ, курсов и т.п…. Давно пора перестать нам культивировать у себя буржуазную и поповскую культуру искусства. Долой всех артистов, художников, писателей — угнетателей народа!… Научный позитивизм и эмпиризм, как и все это глупое превознесение науки в качестве абсолютно свободного и не от чего независящего занятия, есть не что иное… как подлинная, в точном социологическом смысле, мелкобуржуазная идеология» [14]. Наука и искусство произрастают из индивидуалистического сознания автономно личности, тогда как мифология произрастает из сознания общинного родового, в котором ни науке, ни искусству не может быть местам

Мировоззрение Лосева сформировалось под влиянием русского «религиозного ренессанса» начала XX века, В русской религиозной философии начала века действительно можно найти черты, сближающие её с диалектической логикой. Это, прежде всего, внимание к антиномии разума и уверенность, что эти антиномии не могут быть разрешены средствами формальной логики. Однако религиозные философы рассматривали антиномии в качестве свидетельств ограниченности разума, который должен уступить место вере, а не в качестве форм мышления о самих предметах, что имело место у Гегеля. Говоря об ограниченности разума, многие русские философы (С.Н. Булгаков, и П.А. Флоренский и др.) приходили к апологии мифологического мышления. Но мифология рассматривалась ими в качестве атрибута религиозной веры, в качестве некоего «окна в трансцендентный мир». В отличие от них Лосев на страницах «Диалектики мифа» доказывает, что мифология может быть и нерелигиозной. В этом случае мифология становится мышлением о самих вещах, в котором вещь «себя саму противополагает себе же самой», т.е. становится диалектикой в гегелевском смысле слова.

Разумеется, деборинцы поспешили отмежеваться от позиции Лосева «Лосев — диалектик, — разъяснял на собрании философской общественности Деборин, — но его диалектика ничего общего не имеет с материалистической диалектикой» [15]. За свой иронический тон и неуместные аналогии Лосев поплатился тремя годами исправительных работ и двадцатилетней невозможностью публиковаться. Но в 50-х-80-х годах, когда его работы вновь стали публиковать, он не изменил своей привязанности к диалектической логике и по-прежнему отстаивал тезис о близости диалектики и мифологии. Только теперь речь шла не столько о мифологичности современной диалектики, сколько о диалектичности древних мифов.

Возрождение диалектической логики началось во второй половине 50-х годов, т.е. во времена т.н. «хрущевской оттепели». В этот период идеологическое давление на науку почти прекратилось. Некоторая либерализация наблюдалась и в философии. Особенно бурно стала развиваться генетически связанная с позитивизмом математическая логика, так как она оказалась наиболее удаленной от идеологии сферой философской деятельности. Впрочем и в сфере онтологии и гносеологии монополия марксизма стала ослабевать. Диалектико-материалистическая терминология и цитаты из «классиков» нередко использовались для воспроизведения идей не имеющих ничего общего с марксизмом. Вся эта ситуация подрывала позиции официальной идеологии, которая уже не могла защищать себя лишь прямым «физическим» насилием. На повестку дня вновь встал вопрос об интеллектуальной защите марксизма, и вновь эту защиту стали искать в загадочной гегелевской сверхнауке.

В 60-е-70-е годы развитие диалектической логики приобрело невиданные прежде масштабы. В стане «диалектиков» не было единства. Среди них были «умеренные», трактовавшие диалектическую логику как теорию познания марксизма, а не как логику в строгом смысле слова, (Б.М. Кедров, М.М. Розенталь). Были и «крайние», признававшие существование особых «диалектических» понятий, суждений и умозаключений, неподвластных законам формальной логики (С.Б. Церетели, В.И. Черкесов, В.И. Мальцев) [16]. Но даже самые умеренные считали, что диалектическая логика является мировоззренческой основой формальной логики и что последняя должна сообразовываться с выводами первой.

Постепенно в среде «диалектиков» выделился явный лидер. Таким лидером стал Э.В. Ильенков. Ильенков придал диалектической логике утонченный и элитарный характер и сплотил вокруг себя наиболее рьяных её сторонников. Ильенковцы развернули настоящее наступление на математическую логику, которая, по их мнению, протаскивает в советскую философию «всякие конъюнкции, дизъюнкции и прочий неопозитивистский ученый хлам» (М.Ф. Воробьев) [17]. Разумеется, подобные нападки вызвали ответную реакцию. Среди философов и логиков образовалась оппозиция ильенковцам, в которую входили такие известные ученые, как В.А. Смирнов, И.С. Нарский, В.П. Копнин, В.А. Штофф и др. Противники диалектической логики не могли прямо отрицать её существование, так как это означало бы несогласие с ленинскими формулировками, что в те времена расценивалось как государственное преступление. Поэтому они пытались проинтерпретировать диалектическую логику как некую философскую методологию, не имеющую никакого отношения ни к традиционной, ни к математической логике и обязанную считаться с требованиями последних.

Спор между «диалектиками» и «логиками» шел почти два десятилетия и закончился полным поражением диалектиков. Ильенковцы не получили партийно-правительственной поддержки, на которую, по-видимому, рассчитывали. «Глубоко антинаучные по своим общим установкам, — пишет М.В. Попович ,— эти философские умонастроения противоречили потребностям технического прогресса и позиции их защитников были поколеблены возрастанием влияния науки в СССР с его огромным военно-промышленным комплексом» [18]. К середине 80-х годов диалектическая логика практически сошла со сцены, а всякие упоминания о ней стали восприниматься как проявления крайнего обскурантизма.

И только сейчас, по прошествии времени, приходит понимание необходимости серьезного философского и культурологического анализа этого феномена… В 50-х годах Х. Арендт и З. Бжезиньский выдвинули концепцию, согласно которой человек, живущий в тоталитарном обществе, совершает те или иные поступки не столько из страха и принуждения, сколько в результате естественной психологической адаптации к внешним условиям. Благодаря этой адаптации у человека в тоталитарном обществе складывается особый «тоталитарный» тип мышления, определяющий его взгляды и ориентации [19]. Наверное, интеллигенция испытывает потребность в такой адаптации не меньше, чем все остальные. Но у неё этот процесс адаптации приобретает особые интеллектуальные формы. В этом отношении история диалектической логики да`т богатый материал для размышлений. Дело в том, что разработки диалектической логики никогда не санкционировались и не поддерживались властями. Это было поистине «самодеятельное» движение интеллигенции навстречу господствующей идеологии. Как замечает С.С. Аверинцев по поводу Лосева, «тоталитаризм не только стращал, запугивал или подкупал; тоталитаризм был подлинным интеллектуальным соблазном» [20]. Интеллигенция не может просто принять формулы и догмы официальной идеологии. Она желает найти для них интеллектуальное оправдание, или, говоря точнее, найти интеллектуальное оправдание своему собственному согласию с ними. И диалектическая логика оказалась тем самым интеллектуальным средством, благодаря которому советские философы могли воспринимать свою покорность официальной идеологии как результат своего свободного философского творчества.

Но именно благодаря своему «самодеятельному» характеру диалектическая логика оказалась своеобразной саморефлексией марксистской идеологии. В ней чётко проявились те посылки и принципы, которые составляют скрытые (дорефлексивные) основы любой тоталитарной идеологии. Эти посылки определялись функциями, которые призвана была выполнять диалектическая логика в структуре марксистской философии. Таких функций по крайней мере три: теоретическая, идеологическая и психологическая.

I. Теоретическая функция диалектической логики, как уже отмечалось, состояла в том, чтобы делать марксистскую философию не только непроверяемой, но и вообще закрытой для какого бы то ни было рационального обсуждения. Достигалось это отрицанием всех основных законов обычной логики, в том числе закона непротиворечивости.

По проблеме противоречий в 60-70-е годы в нашей стране развернулись наиболее острые дискуссии [21]. Противники диалектической логики утверждали, что объективные противоречия возникают в результате столкновений противоположных сил и тенденций и что они могут быть описаны логически непротиворечивым способом. Логические же парадоксы и противоречия, согласно этой точки зрения, свидетельствуют о неадекватности теории, о её неспособности дать точное описание действительности и, следовательно, должны рассматриваться как проблемы, требующие своего разрешения. Защитники диалектической логики, напротив, утверждали, что объективные противоречия возникают не в результате столкновений различных тенденций, а в результате самопротиворечивости объектов, и что высказывание по форме «a есть и не есть Р», которое в классической логике расценивается как тождественно ложное, является адекватным описанием объективного положения дел. «Отражаемые в мышлении объективные противоречия, — писал Э.В. Ильенков, — диктуют и соответствующую себе форму записи, и эта форма, как это не огорчительно для людей, абсолютизирующих правила чисто формального исчисления высказываний, внешне (т.е. по своему вербальному обличию) абсолютно не отличается и не может отличаться от запрещаемой этими правилами конъюнкции [22]. Таким образом, логическое противоречие рассматривалось «диалектикам» не как проблема, а как решение, не как вопрос, а как ответ. В результате марксистская философия оказывалась способной объяснить все что угодно и любое обсуждение её выводов становилось бессмысленным.

II. Идеологическая функция диалектической логики заключалась в создании механизмов регулятивного воздействия на мышление. Достигалось это введением в логику содержательных (мировоззренческих) аспектов. Утверждалось, например, что элементами диалектической логики являются принцип материального единства мира, принцип развития, изменения и т.п. Логика — нормативная наука, поэтому она может быть только формальной. Правильность рассуждений не зависит от содержания составляющих его высказываний. Введение в логику содержательных аспектов означает претензию на нормативное предписывание мышлению определенного мировоззрения. Иными словами, диалектическая логика предписывала не только как человек должен мыслить, но и что он должен мыслить.

Историческое значение созданной Аристотелем логики определяется прежде всего принципиальным положением, согласно которому правильность нашего мышления и единство нашего знания гарантируется не традициями, авторитетами и верованиями, а исключительно формами рассуждения. Такой же путь к формализму прошла и этика, отказавшись от жесткой и однозначной регламентации поступков в пользу формального императива. Такой же путь прошло и государственное регулирование, отказавшись от кровнородственных связей и религиозных обычаев в пользу законов. Отрицание формализма во всех трех названных сферах (логике, этике и политике) означает не что иное, как возвращение к традиционалистско-авторитарному типу цивилизации, на что и претендовал тоталитаризм XX в.

III. Психологическая функция диалектической логики состояла в создании своеобразных механизмов «бегства от свободы». Достигалось это положением о единстве диалектики (учения о законах природы и общества), теории познания и логики. Убеждение в существовании такого единства означает отрицание автономии разума и способности человека принимать самостоятельные и ответственные решения. Коммунистическая идеология, как и любая другая авторитарная идеология, стремиться развенчать «иллюзию самоопределенности» сознания и растворить человека в неком до индивидуальном, внеличностном начале. «Личность — писал Ильенков, — тем значительней, чем полнее и шире представлена в ней — в её делах, в её словах, в её поступках — коллективно-всеобщая, а вовсе не сугубо индивидуальная её неповторимость» [23]. Поставив мышление человека в зависимость от его бытия, марксизм низводил субъекта познания и деятельности до уровня «агента» неких анонимных исторических сил.

Итак, отрицание закона непротиворечивости, отказ от формализма в логике и отождествление мышления с бытием суть основные посылки любой тоталитарной идеологии. Они порождены теме же психологическими потребностями, которые на уровне обыденного сознания приводят к таким явлениям, как культ вождей, групповой конформизм, национализм и т.п. Авторитарно-коллективистское сознание всегда, во-первых, уверено, что присущая ему картина мира может объяснить всё что угодно, невзирая на возникающие в процессе такого объяснения противоречия, во-вторых, относится к идеологии или традиции как к нормативным принципам мышления, в-третьих, полностью отождествляет себя с какой-либо социальной, национальной или религиозной группой. Однако сейчас важно подчеркнуть другое. На мой взгляд, отмеченные посылки присутствуют во многих религиозно-мистических, экзистенциалистских и постмодернистских рассуждениях, столь популярных в наши дни. Только здесь они скрыты под слоем гиперфилософской терминологии, туманных метафор и шаманских заклинаний. Поэтому анализ генезиса, структуры и функций диалектической логики является актуальной задачей современной отечественной философии.

Примечания

Попович М.В. П.В. Копнин: страницы философской биографии // Вопросы философии. 1997. № 3. С.145.
Гегель Г.Ф.В. Энциклопедия философских наук. T.I. M., 1974. С. 11.
Григорьев Б.В. Логик против коллективной метафизики. М., 1995. С.
Поппер К. Логика и рост научного знания. M., 1983. С.246.
Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 301.
Принципы диалектической логики, согласно Ленину, заключаются в том, чтобы, во-первых, изучать предмет со всех сторон, во всех связях и опосредованиях; во-вторых, изучать его в развитии, изменении; в-третьих, включать в определение предмета «всю человеческую практику»; в-четвертых, исходить из того, что «абстрактной истины нет, истина всегда конкретна». См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 42.С. 296.
Деборин М. Доклад на 2-й Всесоюзной конференции марксистско-ленинских учреждений // Труды 2-й Всесоюзной конференции марксистско-ленинских учреждений. M., I929. С. 34.
Там же. С. 21.
Деборин А.М. Выступление в Коммунистической Академии // Разногласия на философском фронте. M., I93I. С. 26.
Карев Ник. За материалистическую диалектику. М.,1930. С. 261.
Митин М. За действительную разработку ленинского философского наследства // За поворот на философском фронте. Вып.1. M., I93I. С. 42.
Лосев А.Ф. Из ранних произведений. M., I990. С. 515.
Там же. С. 599.
Там же. С. 490.
Деборин А.М. Выступление в Коммунистической Академии. С. 30.
О различных подходах к диалектической логике в советской философии см.: Богомолов А., Копнин П., Лосев А., Ситковский Е., Спикин А. Логика диалектическая // Философская энциклопедия. Т.З. М., 1964. С. 216.
Цит. по: Бродский И.Н., Козлова М.С. О природе диалектических противоречий (некоторые итоги дискуссий) // Вопросы гносеологии, логики и методологии научного исследования. Л., 1972. С.64.
Попович М.В. П.В. Копнин: страницы философской биографии. С.146.
См.: Arendt H., Bzzezinski Z. The Totalitarian Mind. N.-Y., 1951.
Аверинцев С.С. Мировоззренческий стиль: подступы к явлению Лосева // Вопросы философии. 1993. № 9. С. 22.
О дискуссиях 6О-х-70-х годов по проблеме противоречий см., напр.: Бродский И.Н., Козлова М.С. Указ. соч. C.58-72; Диалектическое противоречие. М., 1979.
Ильенков Э.В. Философия и культура. М., 1991. С. 390.
Там же. С. 413.