http://sevastianov.ru/novosti/natsiya-v-traktovke-ndp.html

А.Н. Севастьянов

Нация в трактовке НДП

 

С ума ты сходишь от Берлина,
Мне ж больше нравится Медынь.
Тебе, дружок, и горький хрен – малина,
А мне и бламанже – полынь.

Козьма Прутков

Меня не раз спрашивали, отчего я не состою в Национально-демократической партии, коль скоро я – один из отцов соответствующего бренда, а к тому же поддерживаю личную дружбу с партийным руководством и сотрудничаю со многими видными ее членами в редколлегии журнала «Вопросы национализма». Обычно я уклоняюсь от ответа, поскольку разногласия наши носят не только стратегический и тактический характер, но также – и главным образом – идеологический, теоретический. А тут стоит только начать полемику, и можно стронуть лавину, которая засыплет все и всех. И если я вознамерился отчасти нарушить это правило, то только потому, что возникла ситуация, когда сказать лучше, чем промолчать. Как говорится, Платон друг, но истина дороже.

Я не стану, впрочем, говорить обо всем, что накопилось, а затрону только один момент, благо есть повод. 2 марта 2017 г. в столичном кафе «Маяк» состоялось заседание дискуссионного клуба «Достоевский», посвященное презентации книги Сергея Сергеева «Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия». Я приобрел эту книгу, она большая, содержательная, достойная внимательного и обстоятельного разбора, на который я возможно и сподвигнусь когда-нибудь. Но по укоренившейся привычке я первым делом обратил внимание на библиографию (это душа любого труда, претендующего на научность) и на рабочие дефиниции. Прежде всего, конечно, на определение главного понятия книги: что такое нация. И тут я достиг немалого изумления, обнаружив, что в отношении этого понятия, основополагающего для книги с таким названием, наш автор, которого я привык считать настоящим ученым (и очень уважаю как историка), принципиально придерживается, мягко говоря, ненаучного подхода.

 В мировой науке со времен, по крайней мере, Декарта, принято начинать разговор с определения предмета. Ибо спрашивается: как же можно оперировать заглавным термином, не имея выверенного представления о том, что это такое? И такое определение, размеется, не берется из головы и не высасывается из пальца, а должно быть основательно фундировано, желательно с критической историей вопроса. Как справедливо писал Борис Поршнев, ученый может позволить себе любые игры ума, кроме одной: он не имеет права не знать, что сделано предшественниками.

Увы, Сергеев демонстративно пренебрег этим правилом. В его библиографии я не нашел даже упоминания известных работ отечественных ученых: ни А. Й. Элеза «Критика этнологии», ни В. В. Коротеевой «Существуют ли общепризнанные истины о национализме» (и иных), ни А. С. Мукановой «Феномены “нация” и “национализм”: проблемы истории и теории», ни теоретических соображений В. Д. Соловья, не говоря уж о Ю. В. Бромлее, ни ряда других – и даже скромных книжек автора этих строк «Этнос и нация» или «Основы этнополитики», где история и теория термина «нация» подвергнуты подробнейшему разбору.

На что же опирается Сергеев, на чем строит свою концепцию, имеющую не только теоретический, но и практический политический смысл, поскольку его книга утверждает, будто русские никогда не были и не являются нацией? (Согласимся: заявление весьма ответственное, серьезное, ко многому обязывающее!) Поразительно, но его главная теоретическая опора вообще не имеет ничего общего с наукой: это частные мнения товарищей по Национально-демократической партии – политического публициста Павла Святенкова и философа Константина Крылова. Так сказать, партийная точка зрения. В свою очередь не основанная ни на чем, кроме собственного хотения. Но признаем: корпоративное заблуждение ничем не лучше частного. Да и вообще, аргументация ad hominem в серьезной науке, как известно, не допускается: мало ли кто что кому когда сказал…

Но, может быть, я слишком суров, раздавая подобные оценки? Что ж, пройдемся вместе с читателем по соответствующим страницам книги Сергеева, чтобы эти оценки принять или отвергнуть.

Сергеев с первых страниц берет быка за рога: «Надо сразу пояснить, что автор подразумевает под словом “нация” не особую этнокультурную общность (ка­ковой русские, несомненно, являлись и являются), а общ­ность этнополитическую – народ, выступающий как поли­тический субъект с юридически зафиксированными правами»[1]. Таким образом, автор ставит нас перед стопроцентно ложной дилеммой, заставляя выбирать между двумя определениями нации, ни одно из которых никуда не годится. И к тому же произвольно трактует понятие «этнополитической общности», увязывая его почему-то с правовой проблематикой.

Такой крен историка в правовой аспект не случаен: это принципиальная позиция. Хотя именно с точки зрения этнополитики, которой он без всяких на то оснований пытается прикрыться, сущность таких понятий, как этнос, нация или раса никоим образом не определяются через правовые категории. Недаром Сергеев тут же пытается оправдаться: де «в предлагаемой книге не обсуждаются проблемы этничности и ее природы – биологи­ческой или социальной», потому что, якобы, «на сегодняшнем уровне развития науки однозначного ответа на этот вопрос быть не может». Оставлю последнее утверждение на его совести. Но если мыслитель не определился в основных, первостепенных вопросах «проблемы этничности», то непонятно, откуда он черпает дерзость – вообще рассуждать об «этнополитических общностях»?! Поистине, вопиющая недисциплинированность ученого ума, ни в какие рамки не входящая!

Ну, а дальше начинается просто какой-то цирк дефиниций. Не дав себе труда предварительно хотя бы ознакомится с этнологическим, этнополитическим тезаурусом, Сергеев весь свой немалый труд обосновывает одним главным утверждением товарища по партии. Он преподносит его нам просто-таки триумфально: «”Нация – это пакет политических прав”, – лапидарно формулирует современный политолог П. В. Святенков». Именно из этой формулы Святенкова наш историк и будет исходить в своем концепте «русской нации» (в таком контексте не могу употребить это словосочетание иначе как в кавычках).

Что ж, мы все знаем и любим Павла Святенкова как замечательного ритора, чьи парадоксальные формулировки, как правило, столь же остроумны, сколь и безосновательны. Блестящий собеседник, талантливый публичный полемист, герой телеэкрана, Святенков окончил аспирантуру философского факультета МГУ как политолог (2001), а затем получил образование в МГИМО по специальности «юриспруденция» (2011), чем, возможно и определяется его зафиксированность на идее права. Но основная известность пришла к нему через сотрудничество в «Русском журнале» Глеба Павловского и соавторство со Станиславом Белковским и Виктором Милитаревым (совместная книга «Медвежье царство», 2009)[2]. Этим, возможно, объясняется манифестация Святенкова в роли идеолога национал-либерализма. В специальной статье «Младорусский национализм» он, например, писал так: «Мы начнем эпоху нового национализма с чистого листа. Возможно, новый национализм следует назвать младорусским. Младорусский национализм будет – гражданским, либеральным, демократическим»[3]. Не случайно в декабре 2011 года, когда гнойник национал-либерализма (национал-оранжизма) прорвался и заразил атмосферу, Святенков писал радостно и безапелляционно, но, по обыкновению, безответственно: «На Болотной возник хлипкий национально-демократический синтез, синтез идей либерализма и национализма, который один только и может создать нацию. Возник и распространился на всю страну. Воплощением национально-демократического синтеза стала фигура Навального, либерала и националиста сразу».

Время расставило совсем иные акценты, но что написано пером – не вырубишь и топором… В результате Святенков с успехом прописался на ТВ, где продолжает радовать нас своими парадоксами. Популяризировать один из которых взялся теперь Сергеев. Однако телеэкран тем и отличается от большой науки, что участникам дискуссий можно никак не отвечать за сказанное: другой жанр. Конечно же, читатель понимает, что для ученого, тем более автора монографии, такое недопустимо в принципе.

Впрочем, для Сергеева идейка, походя брошенная Святенковым, похоже, не парадокс, а постулат, если не аксиома. В подкрепление ее он обращается к идеям другого своего товарища по партии: «Условно говоря, нация это проект всеобщей аристократии, когда все являются господами… Национализм в его идеальном воплощении – это программа всеобщей аристократизации общества» (К. А. Крылов). В косвенном виде, не так отчетливо, как у Святенкова, здесь также утверждается, будто бы нациестроительство осуществляется только через уравнивание в правах всех сочленов нации. Вздорная идея о том, что нация представляет собой нечто более-менее однородное в плане прав, образованности, имущественного положения и пр. встречалась мне у Сергеева и раньше (она, в частности, проявилась в нашей неоконченной полемике о дворянстве). Как выясняется, она вообще свойственна кругу единомышленников, собравшихся под знаменем НДП.

Почему какая-либо однородность, помимо кровной общности происхождения, – критерий нации? Отчего? Кто это доказал?

Нипочему. Ниотчего. Никто. Просто так кажется авторам. Так им хочется думать по лекалам спекулятивной философии. Не утруждая себя, по обыкновению, аргументами. Возможно, этак отрыгнулась с годами нашим обществоведам брежневская доктрина «советский народ – общество социальной однородности»…

Не буду говорить здесь о том, что такой подход, через правовые критерии, ведет прямо к отождествлению нации и согражданства, что является грубейшей и элементарнейшей ошибкой многих не знакомых с азами этнополитики лиц. Не случайно тот же Святенков в цитированной статье прямо писал: «Государство должно отстаивать интересы русского народа, понимаемого как гражданская нация».

Важнее другое. Любому здравомыслящему индивиду понятно, что «государство всеобщей аристократии» есть такая же утопия, как коммунизм, в силу простого и понятного обстоятельства: естественного, природного неравенства людей. По каковой причине любое человеческое сообщество (как вообще любая биологическая популяция) с неизбежностью всегда расслаивается на четыре основные страты: высокоранговые особи, средневысокоранговые, средненизкоранговые, низкоранговые. Это закон Природы. Его можно не принимать душой и даже ненавидеть, но нельзя оспорить. Ему подчиняются все стайные (общественные) существа: суслики, поросята, гуси, коровы, обезьяны, люди. Подробности можно прочесть в главе «Этнос и социум» у меня в «Основах этнополитики». Общество, состоящее из одних господ, невозможно в принципе, это лишь тяжкий бред фантазии, безобразный монстр больного воображения философов. Историку надо бы держаться от подобных мыслей в стороне, но…

Сергей Сергеев пытается убедить нас: «Именно в этом смысле и понимается нация в современной гумани­тарной науке и международном праве».

Интересно, что точно таким же приемчиком пользуется небезызвестный академик Валерий Тишков, пытаясь в том же стиле убедить нас, будто под нацией во всем цивилизованном мире принято понимать исключительно согражданство.

Ни то, ни другое, конечно же, действительности не соответствует. Как говорил в подобных случаях классик: «Поздравляю, гражданин, соврамши».

Характерно, что Тишков, как и Сергеев, тоже избегает подкреплять свои тезисы какими-либо фактами и знаниями, предпочитая ссылаться не на аргументы, а на авторитеты. Как и Сергеев, он смело рекомендует нам в качестве постулата какой-нибудь шизофренический парадокс, к примеру – Эрнеста Ренана: «Нация есть ежедневный плебисцит», выдавая его за перл нациеведения…

Роднит Сергеева с Тишковым, и еще одно, на мой взгляд, главное: ориентация на западную традицию обществоведения. Что неудивительно, ведь в западном научном сообществе, традиционно предпочитающем мыслить и работать в русле идеализма, давно сложилась своеобразная «наука мнений» вместо вполне материалистической науки знаний и фактов, характерной для традиции отечественной, российской, русской. Впрочем, тенденция к идеализму в последние десятилетия местами начала возобладать и у нас, к большому сожалению. Не отвлекаясь далее на это печальное обстоятельство, подчеркну, что для Сергеева свойственно в вопросах принципиальных, затрагивающих концептуальное понимание истории России, ориентироваться более на западных, чем на российских ученых. Всяческие хоскинги с ливенами, гринфельдами и хэфнерами (а равно примкнувший к ним наш экс-компатриот А. Миллер) ходят у него в больших авторитетах. На мой взгляд, за крайне редкими исключениями, вроде А. Каппелера, понимание российских реалий дается западным исследователем только с «встроенными дефектами» ввиду неизбывного отличия менталитета, на каждом шагу их оптика не улавливает русскую специфику.

Отличие менталитета человека Запада – от русского человека в немалой степени зиждется на том, что русским вообще не свойственно правовое мышление, являющееся для европейцев краеугольным камнем сознания. Такая «европейская» зацикленность на идее права сама по себе несет в себе уже что-то очень и глубоко нерусское, на что обратила внимание еще Ксения Касьянова в своей широкой известной монографии о русском национальном характере. Никогда расхожий для европейца тезис «Пусть рухнет мир, но торжествует закон» не мог бы родиться в русской душе, всегда предпочитающей разбираться не по закону, а по совести. Собственно, едва ли не первый памятник русской общественной мысли – «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона (XI век) – не случайно разрабатывал подобную дихотомию.

Полагаю, что тут мы сталкиваемся с ярко и откровенно выраженным западничеством верхушки НДП, что и является, как догадывается читатель, основой основ наших с нею идейных разногласий. Полжизни посвятив собиранию и изучению западноевропейского искусства, вкупе с сопутствующим этому изучением европейской истории, общественной мысли и литературы, я принципиально уверен в том, что мы, русские, являемся эталонными европеоидами антропологически, но абсолютно не являемся европейцами ментально. Впрочем, любой европеец уверен в этом столь же неколебимо, как и я, и только снедаемые комплексом национальной неполноценности русские квази-националисты могут думать по-другому.

Между тем, Сергей Сергеев, не вдаваясь в девиантные особенности англо-саксонской семантики по отношению к термину nation, пытается привить нам именно англо-саксонский (в этнологии его обычно именуют «французским», по месту рождения, хотя правильнее было бы «франко-американским») концепт, лишь бы он кореллировал с «формулой Святенкова». Цитируя, к примеру, Лию Гринфельд, якобы идея единой нации стала «символическим возвышением народа до положения элиты». (Хотел бы я посмотреть хоть на одно общество в мире, где произошло это чудесное возвышение народа до положения элиты, ха-ха!) И как следствие – Сергеев утверждает, будто бы самая «сущность про­цесса нациестроительства, захватившего сначала Европу и Америку, а затем и весь мир в XIX–XX столетиях» состоит во включении «в нацию сначала средних, а затем и низших социальных слоев этноса путем приобретения ими политических прав, ранее доступных только знати».

Понятно, что с такой точки зрения, о «нации» стало возможным говорить только начиная с ХХ века, когда произошло, говоря словами Хосе Ортеги, «восстание масс». Куда же делись при этом все прежде бывшие реальные исторические нации, сплоченно бившиеся друг с другом не на жизнь, а на смерть, невзирая на все различия в сословных правах, неизвестно.

Понятно также, что с подобной точки зрения взгляд на русскую историю может быть только пессимистическим, поскольку совокупность прав знати в нашей стране всегда заметно превосходила таковую у простонародья. Ложное понимание феномена нации плюс выдвижение ложного же критерия для его утверждения не может не привести к выводу об отсутствии в России предпосылок нациестроительства. Вот и резюмирует наш дорогой Сергей Михайлович в полном онтологическом отчаянии: «Таким образом, русские в течение всей своей истории, за исключением краткого периода 1905–1917 гг., не явля­лись политической нацией» (о неправомерном употреблении специфического термина «политическая нация» я тут уж и не говорю).

Утешу и успокою читателя: все обстоит совсем не так плохо, если оторваться от искусственного и, прямо скажу, нелепого ограничения, введенного в понимание нации через неизвестно откуда взявшийся критерий равноправия. И обратиться вместо франко-американской концепции нации (на деле -- согражданства) – к немецкой или русской, немецкую традиционно разделяющей. Сергеев не случайно ту и другую обходит за версту. Мы не найдем у него в списке источников не только таких столпов немецкого нациеведения, как Гердер, Гегель, Фихте, Бауэр и др., но и наших замечательных теоретиков – от А. Д. Градовского, который еще в 1873 году отчеканил по поводу нации: «Совокупность лиц, связанных единством происхождения, языка, цивилизации и исторического прошлого»[4], до современных нам петербургских правоведов-цивилистов П. А. Оля и Р. А. Ромашова, чья монография так и называется «Нация. (Генезис понятия и вопросы правосубъектности)»[5]. И которые, подытожив вековые достижения отечественной науки, пришли к выводу о том, что нация есть фаза развития этноса, в которой он обретает суверенитет через создание своего государства. Иными словами, нация – есть государствообразующий народ своей страны. Особую ценность этим соображениям придает тот факт, что и Градовский, и Оль с Ромашовым – юристы-цивилисты, заслуженные правоведы, которые, как видим, дают реальную альтернативу просто политологам, которые на досуге любят потрепаться на правовые темы.

Ознакомившись с указанной традицией, Сергеев узнал бы наконец, что не вся, оказывается, «современная гуманитарная наука» готова склониться главой под сень тех квази-этнополитических бредоумствований с квази-правовым уклоном, которые он взялся пропагандировать курам на смех и нам на горе.

Что же сказать в заключение?

Я согласен с Сергеевым в том, что сегодня русские не являются нацией. Поскольку, на мой взгляд, ни своего суверенитета, ни своего государства у русских сегодня нет. Но этим мое совпадение во взглядах с Сергеевым исчерпывается. Ибо свое государство было у русских, созданное во времена Ивана Третьего, примерно до позднего царствования Александр Первого, после чего стало ускользать из русских рук, пока в 1917 году не превратилось в откровенно антирусское государство.

Примечение: вот здесь я с А.Н. не согласен, но не суть.

Таким образом, исторически русские – безусловно, нация, пусть и утратившая (надеюсь, временно) свой статус. Поскольку именно они и никто иной создали Россию. Потенциально они – также нация, поскольку только на них и ни на ком ином Россия сегодня держится как единое государство.

Проблема только в том, чтобы перевести статус русских как государствообразующего народа из положения де-факто в положение де-юре. И мы снова станем нацией.

Всего и делов-то.